Из-за этих слов оглядываю себя и… мне не стоило этого делать. Я была голой, вся в бардовых синяках. На руках, где когда-то были порезы, кожа срезана, словно кто-то так сильно хотел избавиться от моих следов, а кровь застыла струйками, как и стекала. На запястьях остались круглые следы, будто от наручников либо веревки. Красные пятна на бедрах и икрах словно змеи обвили конечности. И по всему телу была застывшая кровь из различных порезов.
Пугала моя неспособность вспомнить, что же здесь случилось? Что со мной случилось…
Это было ни к чему. Я знала, кто сотворил такое со мной, кто способен на подобное…
Посмотрела на Алека, который медленно поднимался на ноги, оттряхивая руки от крови.
– Пусть забирают его после того, как мы уйдём отсюда, – приказывает Ньюман, остановившись возле Вина.
Мужчина покорно кивает и выходит за железную дверь, раздать приказы своим ребятам, так и не взглянув на меня. Правая рука Николаса, да? Чем же ты занимаешься, Вин, что в твоём подчинении такие люди…
У меня столько вопросов, которые я не в силах задать. Однако одно встало на свои места. Маркус… Он похитил меня… изнасиловал… и изуродовал… ебанутый… урод… Чтоб сгорел ты в Аду самым болезненным способом…
– Ангел мой, – я вздрагиваю от столь ласкового обращения, брюнет присаживается передо мной на корточки, рядом с Милем, – Тебе нужно в больницу.
***
– Она не проронила ни слова с тех пор, как мы ее нашли.
Верно… Я ни с кем не разговаривала… у меня не было на это сил морально… я не хотела… чувствовала себя жалкой… беспомощной… да и вообще сломанной…
Я ничего не помнила о тех днях, что провела взаперти в подвале без света и еды… врачи сказали, что всё это вероятнее всего из-за наркотиков, которые Маркус ввёл мне внутривенно… Знаю всё, что произошло со мной, только по рассказам Алека и Вина, что хотели заболтать меня, по анализам и от беседы со следователем… с моего разрешения (кивка) Ньюман рассказал следователю о всех прегрешениях Маркуса, которые я знаю. Этого было достаточно, чтобы посадить человека пожизненно, без возможности вызволения за оплату… на самом деле об этом позаботился уже Винсент…
Мне стало легче дышать от осознания своей свободы с того момента, но какую цену мне за это пришлось заплатить…
Проведя в больнице неделю, я восстановилась настолько, что могла уже медленно передвигаться, брать какие-то предметы в руки и самое главное – дышать. Мне было тяжело это время – постоянно задыхалась из-за действия парализующего наркотика, что медленно утекал из моих вен, из-за панических атак и кошмаров, что одолевали меня столь внезапно.
Отрывками, но ко мне возвращались воспоминания тех событий… ужасная боль, от которой я теряла сознание… наркотик, заставляющий подчиняться… насилие, уродующее мое тело… жуткий смех, заставляющий дрожать…
Слёзы текли постоянно, другие то и дело, что успевали их утирать. Я же совершенно их не чувствовала. Не было никаких внутренних изменений для слёз или боли. Казалось, это были слёзы моей убитой души… она испытывала всё ещё те эмоции, я же была пустым сосудом…
Самым ужасным в больнице было не само лечение или постоянные визиты следователей с их уточняющими вопросами, а взгляды… полный жалости… от всех тех людей, что видели и знали меня… врачи, медсестры, полицейские… Они убивали все остатки души…
Ещё через неделю, когда мой организм был чист от наркотиков, а я могла ходить без надзора, дышать без внезапных кислородных застоев, и моё тело восстановило свою функциональность, меня наконец выписали. Все порезы на теле уже покрылись коркой, которая отпала, оставив лишь розовенькие полосочки.
Всё это время меня навещали Фенриры, Лайла, Винсент и Джордан. Когда приходили одни, уходили другие. Не оставляли меня без присмотра вообще, не говоря уже о том, что Ньюман ночевал там, в кресле напротив моей койки… Не знаю, зачем ему это нужно, поскольку всё уже случилось… Опасности уже сто процентов не будет… Они все пытались развеселить меня и поднять хоть немного настроения, за что я была им благодарна, но… я не могла не улыбнуться, не засмеяться… меня настигла безэмоциональность во всей своей красе…
***
– Знаешь, всё то время, пока тебя искали, – начал Ньюман, когда машина тронулась, – У меня не было ломки, думаю, раз мы связаны, то у тебя ее тоже не было, хотя ты не знаешь этого…
Да, не было. Я заметила, что могла спокойно касаться врачей, и мне не было горячо. Не было никаких обссесий или плохих мыслей… Да у меня вообще не было никаких мыслей… Я чувствовала… да и сейчас чувствую себя овощем, не способным на проявление даже простой вежливости…