Гармоника

Александр Николаевич, деревня Андрейки. Кто и с какой деревни уже определяли из далека по одежке. В Андрейках ходили по большей части в польской форме и конфедератках, в Ильинке и на Кузином хутор — во французской и кепи. При чем ходили все и стар и млад, мужчины и женщины. У многих появились часы. На одном из французских складов были обнаружены две ножные швейные машинки для ремонта и шитья обуви с изрядным запасом ниток, каблуков, подошв и прочей сапожной непонятности. Все это передали под роспись, с предоставлением отдельного места в ангаре-мастерской сапожнику, которого оказывается звать Иван Иванович Иванов. Как он радовался, оказывается он об такой машинке мечтал всю жизнь и сны видел каждую ночь и еще много разного чего. А утром он явился на работу с женой и младшим сыном, потому как старшего твердо решил отправить в спецназ о чем лично говорил с «товарищем командиром». Так все поголовно величали Валерий Александровича, причем без разницы служишь в спецназе или просто деревенский. Некоторые даже честь отдавали при обращении, толи обезьянничали, толи действительно так уважали непонятно.

Наличие большого количества телефонного провода и полевых армейских аппаратов, а так же полевого телефонного коммутатора натолкнуло на мысль телефонизировать основные объекты дом Архипа Рукавицы — старосты деревни Андрейки, дом старосты Ильинки Афанасий Ильина, и дом Кузьмы Кузина с Кузина хуторка, к стати я узнал что Кузин хуторок называется не по имени основателя, а по фамилии, а так же телефон был установлен в мастерской, сторожке «ангарного двора», клубе, имении, столовой, в штабе-казарме, где и находился коммутатор.

* * *

— Отец, у нас неприятности, наших крестьян в городе местные бандюки-рекетиры обобрали. Часть товара отобрали, на рынке торговать запретили, возмущавшихся избили.

— Кто? — спросил Александр Николаевич.

— Со слов крестьян, есть там некто Федька Кривой на один глаз, официально — лавочник, лавка у него в городе совмещённая с питейным заведением, а еще рынок держит, мзду собирает, рекетирствуют в общем. Все уже привыкли к его поборам, многие недовольны, но сделать ничего не могут. Есть мнение, что он полицмейстеру вовремя отстегивает и тот его шалости не замечает. Вот такие вот дела.

— Нужно узнать сколько их, где живут, где держат награбленное.

— Уже известно, — улыбнулся Валерий, — всего с десяток, все родственники. Три брата его с сыновьями, да у него сыновей двое и один бастард. Живут в Марьенке, это как бы город и в то же время отдельный хутор. Всего там два дома с одной стороны, да три с другой. Расстояние между домами большое, сзади — пустырь. Ограждения как такового нет, а вот собаки-шавки есть, шум подымают враз.

— Откуда ты все это знаешь?

— Разведка уже произведена. Я коптер запускал, — улыбнулся Валерий, — в принципе и план обезвреживания в черновом варианте имеется, вопрос только переговоры с ним вести будем до или после акции?

— А сам как считаешь, хотя как по мне то лучше во время.

— Вот и я считаю, что лучше во время и обстановка будет соответствовать, и понимание, что с ним не в игры играют, а все по взрослому.

— Когда думаешь начать? — спросил я Валерия.

— Завтра с утра и начнем, уже все готово.

Солнце только начало вставать из-за горизонта, а в Марьенку уже въезжали две невиданных до селе самодвижущиеся кареты с которых, по мере продвижения выпрыгивали вооруженные люди и быстро рассредоточивались. Входили на подворье, быстро, не церемонясь в случаи чего вязали сонных мужиков и вели к дому Федьки Яреме, которого за косой глаз кликали «Кривой».

На подворье толпой собрались все жители Марьенки. Отдельно в ряд стояли подозреваемые в злодеяниях задержанные мужики за которым присматривали казаки, там же был установлен переносной столик, за которым сидел писать и записывал:

— Значить это ты главный возмутитель спокойствия на государевых землях Федька Ярема по кличке «Кривой», — спрашивал Валерий Александрович, кряжистого, полу лысого косоглазого мужика с когда то пышной бородой, стоящего перед ним на коленях, который втянув шею в плечи еще сильнее склонил голову, от него обильно воняло потом и мочой, а глаз отсвечивал свежим синяком.

— Народ государев обираешь, записывай, — это к писарю, — воровство, товар отнимаешь? — грабеж, указания Его Императорского Величества не выполняешь? — крамола! Из родственничков путем приступного сговора создал банду, — бунт! Поди еще и душегубством балуешь? И выходит тебе злыдень лет 20 каторги в Уральских горах далеких, да на рудниках глубоких, хотя суд определит. Если повезет то может сразу повесят, а подельникам твоим, как пособникам полагается — четвертование или виселица. Сразу и не соображу, у каждого индивидуально выспрашивать станем. Палач у нас в конторе ух и виртуоз, никто от показаний не отказался, все всё признали. Так вот повоспрашаем и воздадим по содеянному, — и многозначительно провел ребром ладони по шее.

От услышанных перспектив на будущее многим «подельникам» стало плохо, а по толпе сначала прокатилось «Ох» и «Ой», переросший в бабий вой, плачь и рёв.