Гарольд Храбрый

Сама трапеза проходила с присущей норманнам чопорностью и пышностью. Менестрели наполняли зал нежными трелями, расфранчённые пажи умело делали своё дело, сеньоры наслаждались изысканными блюдами. Лишь повелитель норманнов плохо вписывался в эту идиллическую картину — он ел весьма рассеянно, ибо был равнодушен к плотским усладам. Быстро насытившись и утолив жажду, Вильгельм обратился к родственнику:

   — Хочешь посмотреть на мавританских скакунов, коих мне недавно прислали?

   — С удовольствием! — откликнулся Тостиг, с сожалением взглянув на блюда, стоявшие перед ним.

   — Тогда ступай за мной! — Герцог встал из-за стола и стремительно направился к выходу.

   — Одо, Осберн, Монфор! Я жду всех вас внизу! — бросил он на ходу. Приближённые поспешили следом.

Спустившись во двор, Вильгельм приказал одному из сопровождавших его оруженосцев:

   — Свенельд! Приведи лошадей!

Тот побежал на конюшню и привёл в поводу трёх великолепных арабских скакунов. Герцог и его гость приблизились к лошадям. Благородные животные дико косили на людей глазами и нетерпеливо перебирали стройными ногами. Их бархатистая шкура играла и переливалась на солнце, рельефно выступающие мускулы нервно подрагивали.

   — Хороши! — вырвалось у Тостига.

   — Да уж, неплохи, — усмехнулся герцог и, обернувшись к приближённым, сказал: — А что, друзья? Не проехаться ли нам? Чтоб пища получше улеглась в брюхе?

   — Прекрасная мысль, монсеньор, — С деланным энтузиазмом ответил за всех де Монфор.

   — Сивард! — закричал Вильгельм. — Приведи лошадей лорду-сенешалю и епископу.

   — Любезный брат мой, уволь меня от этой забавы! Меня ждут неотложные дела, — попросил епископ Одо.

   — Какие там ещё дела? Полезай-ка в седло, — веселился герцог.

   — Вильгельм, прошу, отпусти меня с миром, — упирался епископ.

   — Так и быть, лентяй. — Вильгельм смилостивился. — Отправляйся на боковую и расти брюхо.

Епископ поспешно откланялся. Тем временем оруженосец привёл лошадей.

   — Свенельд, Сивард! Едете с нами! А ты, Ральф, передай герцогине, что я отправился на прогулку! — отдавал распоряжения Вильгельм.

Герцог, Тостиг и Юг де Монфор вскочили на арабских скакунов, а лорд-сенешаль и оба оруженосца взобрались на тяжёлых нормандских лошадей.

   — За мной! — вскричал Вильгельм и всадил острые шпоры в бока своего жеребца. Тот взвился свечой и осел на задние ноги, пытаясь сбросить седока, но герцог был умелым наездником. Крепкой рукой натянув поводья, он огрел жеребца плетью — животное, храпя и грызя удила, ринулось вперёд. Герцог перевёл коня в галоп, проскочил подъездной мост и помчался по дороге, красный плащ, словно стяг, развевался за его спиной.

* * *

Все поспешили за Вильгельмом. Сначала дорога была достаточно широкой, что позволяло всадникам скакать во весь опор, но затем на пути возникла густая роща. Чем глубже они вторгались во владения лесных духов, тем уже становилась тропа.

Герцог, Тостиг и де Монфор вырвались вперёд. Однако вскоре сакс стал отставать, ибо его горячий жеребец не желал повиноваться седоку. Пока граф пытался совладать с ним, норманны скрылись за поворотом. Но и им пришлось сбросить темп, ибо густые заросли стали теснить их со всех сторон. Всадники вынуждены были придержать лошадей и перейти с галопа на рысь, а затем и на шаг. Наконец Вильгельм остановил своего жеребца и, обернувшись к спутнику, воскликнул:

   — Пожалуй, пора возвращаться?! Как полагаешь, Монфор?

   — Да, монсеньор! — согласился барон. — Мы сбились с дороги... Лучше вернуться...

Сзади раздался стук копыт, и к ним присоединился запыхавшийся Свенельд.

   — А где остальные? — спросил герцог.

   — Отстали, монсеньор! — ответил оруженосец, тяжело дыша.

   — Возвращаемся! — скомандовал герцог и стал поворачивать жеребца на тесной тропинке.

В это мгновение леденящий душу рёв разорвал тишину. Рёв был настолько страшен, что храбрые норманны растерялись. Не успели они прийти в себя, как огромный косматый зверь кинулся на них из заснеженной чащи и мгновенно смахнул с тропинки жеребца вместе с де Монфором.

Барон вылетел из седла, ударился головой о ствол и потерял сознание. Его конь забился в кустах, пытаясь встать на ноги. Тем временем медведь-шатун, поднятый из берлоги, злобно рыча, двинулся на герцога. Свенельд выхватил меч и что есть силы закричал, привлекая к себе внимание зверя, после чего кинулся вперёд и ткнул медведя мечом. Но кончик меча лишь чиркнул по шкуре, не причинив вреда. Тем не менее рассерженный зверь стремительно развернулся и пошёл на оруженосца.

Свенельд поднял лошадь на дыбы — медведь одним махом вспорол ей брюхо. Лошадь запрокинулась и упала на спину, подмяв под себя седока. Затем, с трудом поднявшись на трясущиеся ноги, заковыляла прочь, волоча по снегу дымящиеся внутренности. Не успел оглушённый Свенельд встать на ноги, как громадный зверь, источая смрадное зловоние, навис над ним. Оруженосец потянулся к отлетевшему в сторону мечу, но не смог достать его. Тогда он выхватил кинжал, однако медведь, словно прочитав мысли человека, наступил ему на руку. Захрустели кости, и кинжал вывалился из ослабевших пальцев.