Гарпагон

– Егор Петрович! – сказал он. – Разрешите от имени невесты и жениха пригласить вас отпраздновать с нами бракосочетание моей дорогой сестрицы Арины свет Николаевны Берг! Иначе говоря: будьте нашим гостем! Но для начала по народному обычаю… – племянник сделал небольшую паузу и с видом иллюзиониста, готового продемонстрировать публике коронный трюк, щёлкнул в воздухе пальцами. – Ваш выход, ромалы! Раз-два-три! Тра-та-та! – На слове: «три» цыгане выпрыгнули из саней и с величальной песней «за дружеской беседою, коль пир идёт горой…» двинулись, весело приплясывая, к губернатору. Одна из цыганок – самая молодая и красивая – протянула ему поднос с доверху наполненным водкой фужером и поклонилась в пояс. Цыгане запели громче: «Хор наш поёт припев любимый, слова текут рекой, а с нами снова наш любимый Егор Петрович дорогой!.. Пей до дна, пей до дна, мы нальём ещё вина! Пей до дна, пей до дня, чтобы жизнь была полна!»

– Пей до дна! – заорал племянник Берга.

– Пей до дна! – подхватили гости с саней.

Ничего не понимая, Рева с растерянным видом посмотрел на молодую цыганку с подносом, на племянника мэра с бутылкой початого шампанского в руке, на журналиста, пытающегося за напускным вниманием скрыть ехидную улыбку, и снова на племянника.

– Вы это чего? – спросил он. – Вы как сюда попали? Кто вас пустил? Кто-нибудь мне может объяснить, что тут происходит?!

Почувствовав неладное, племянник вопросительно посмотрел на дядю Берга.

Берг снял шапку. Вытер ею выступившую испарину с лица и, обращаясь к губернатору, сказал, что сейчас попробует всё объяснить.

– Потрудитесь, господин мэр! – повысил тот голос. – Я жду!

Берг надел шапку. Стараясь лишний раз не встречаться взглядом с Ревой, в глазах которого читалось: «Размозжу негодяя!», сказал, что молодые с гостями всё сегодняшнее утро катались в парке на тройках, катались-катались и, по какой-то ещё не выясненной причине, докатились до площади Ленина, где увидели господина губернатора, и так обрадовались этому, что решились пригласить его на свою свадьбу.

– Вот такой, значит, вышел у них, Егор Петрович, экспромт.

– Экспромт! – возмутился Рева. – А это что? – он кивнул в сторону подноса с фужером полным водки. – Тоже, скажете, экспромт, позорить меня перед народом?

– Неудачный, Егор Петрович. Согласен. Но с другой стороны, что с них, пьяных, взять – третий день гуляют, не перестают!

– Если пьют, не перестают, значит, место им в медвытрезвителе, или куда там, не знаю, сейчас отправляют пьяных!

– За что в вытрезвитель? – ахнул племянник. – Мы ж на законной свадьбе!

– Замолчи! – рявкнул на него Берг. – Какого рожна вы сюда припёрлись? Кто вас звал? Вам что, места в парке мало?

Племянник укоризненно посмотрел на него.

– Дядь Коль, зачем так говорить? Ты же сам полчаса назад…

– Что сам?!

– …через своего помощника приказал приехать к вам на всех семи санях.

– Какого ещё помощника? – упавшим голосом спросил Берг. – Зачем?

– Вот я и удивился: зачем, думаю, это тебе?

– Затем, чтобы меня скомпрометировать перед выборами, – обращаясь к Кривицкому, сказал Рева. – Точно вам говорю.

– Нет-нет-нет! – горячо возразил племянник Берга. – Дядя Коля сказал забрать вас с ёлки, и ничего больше. Это уж потом я сам решил отвезти вас в ресторан, и там, зная ваше, Егор Петрович, уважение к хорошим французским коньякам, угостить Реми Мартен пятнадцатилетней выдержки… А компрометировать ни у кого даже в мыслях не было. Поверьте!

Услышав это, Рева, казалось, задохнулся от возмущения. Ему хотелось крикнуть, что всё это неправда, что всё это ложь, накинуться с кулаками на пьяного толстяка, так некстати рассказавшего всему миру, а главное, журналисту «Российской газеты» о том, что он пьёт, а значит: лжёт.

Единственное, что он сумел выдавить из себя, было возмущённое:

– Ну, знаете!

После чего в молчаливом бешенстве потряс указательным пальцем перед лицом Берга и, в сердцах махнув рукой, демонстративно повернулся к нему спиной. Посмотрел на Введенского, поднявшего над головой плакат с надписью: «Реву – вон! Берга – на трон!», и спросил: сколько ему за труды его тяжкие заплатил господин мэр.

– Он ещё ничего не заплатил, – весело ответил Введенский. – Но, думаю, скоро заплатит.

– Если продешевит, дай мне знать, я доплачу за его счёт.

– А как же! Обязательно дам!

Рева повернулся к Кривицкому, в это время, что-то увлечённо строчившему в своём блокноте, и сказал, что если он, журналист, сейчас поднимет голову, то воочию увидит, как в его области не на словах – на деле поддерживаются демократические свободы, такие, например, как свобода волеизъявления и разрешение говорить всё, что захочется.