Гарпии визжат (СИ)

А ещё её называют Правой и любимой рукой Владыки Смерти. За этот секретный титул старушке Мад, говорят, пришлось заплатить Владыке немалую цену, а ещё большую - Управителю соседней земли Цанц Умбриэлю Цилиндрону в качестве отступного.

Но самое время ещё раз тонко удивиться:

- А как же... - Оксоляна кивнула вниз, туда где с кафедры под алтарными вратами всё ещё звучала вторая проповедь.

- Это говорит мой ангельский голос, - небрежно пояснила Ангелоликая.

Ну конечно, подумалось Оксоляне, станет Ангелоликая целый день почём зря в соборе распинаться! Ясно, что подставила вместо себя одну из особо доверенных прислужниц, которых называет своими 'голосами'...

А ведь зря ей этакое подумалось! Как есть - зря. Потому что Ангелоликая взяла да и помрачнела. Без всякого внешнего повода. Да и не просто помрачнела, а стала превращаться из доброй 'тётушки' в строгую противную 'чернильницу'.

Кстати, после мысленного упоминания о письменном приборе преображение Мад Ольгерд пошло быстрее.

Ах, нет, спохватилась царевна, я совсем не то хотела подумать! Спохватишься тут - если с обычной на вид мёртвой леди такое творится.

Сбивчивые тревожные оправдания глупы, но вовсе не излишни, если Ангелоликая, как многие говорили, ещё и владеет искусством чтения мыслей. А чьи же мысли ей сегодня читать, как не Оксоляны, ведь царевна здесь из новеньких, да ещё вырядилась в яркий купорос, а мысли большинства других женщин в соборе хитроумной начальницей, уж наверное, давно прочитаны наперёд.

Так что, если рассудить по-хорошему, то уземфской гостье стоило начинать мысленно оправдываться гораздо раньше, ещё тогда, когда впервые подумала недоброе под траурными сводами цигского собора.

Всегда лучше заранее прикидываться тихой овечкой. И как Оксоляна не догадалась? Ведь в Циге у вынужденной уземфской беглянки только одна дорога, и пролегает она через доброе отношение Мад Ольгерд, которого поэтому надо всеми правдами и неправдами добиться. Но в основном правдами, потому что неправды Ангелоликая слишком легко распознаёт.

Эх, будь Оксоляна чуть предусмотрительнее, говорила бы великой даме лишь правду, а думала бы только о хорошем. И умилилась бы Ангелоликая, и стала бы юной уземфской мертвечихе верить без придирчивых проверок, подробно не выспрашивая, что да как.

Увы, первое впечатление второй раз не произведёшь. Злоречивые мысли уземфки внимательную Мад Ольгерд уже огорчили. Значит, вместо безоговорочного доверия царевна вызвала подозрения. И это-то особенно скверно.

Ибо вот начнёт Ангелоликая читать Оксоляну насквозь, а там...

Ой, только бы самой ненароком не вспомнить!

Глава 2. В том гробу твоя невеста

Лулу Марципарина Бианка, родительница дракона. Звучит пышно. Звучит торжественно. Но что скрывается за пышным торжеством? Эх, что только ни скрывается. Лулу надеялась, что выдержит. Ради маленького Драеладрика, только вылупившегося из яйца. Ради жизни.

Но где же сыскать в её жизни просвет? И чем ей удастся накормить несмышлёныша, кроме женской обиды? Увы, Лулу Марципарина давно уже сосуд с обидой, и сколько сосуд не взбалтывай, опасное содержимое не преображается: оно законсервировано, как законсервирован её любимый - чем-то невнятным прогневивший небеса рыцарь Чичеро.

Чичеро спрятан в сундук. Марципарине сказали, что выпустить его из сундука - неверный ход, ведущий к проигрышу весь высокогорный Ярал и Эузу впридачу. Дело в том, что в беднягу Чичеро вселился демон, и не какой-то там, а главнейший, и сможет ли рыцарь контролировать демона, если выпустить их из сундука - кто же сможет поручиться?

Два человека могли принять решение о том, чтобы отпереть сундук: Бларп Эйуой и Эрнестина Кэнэкта, главные разведчики Ярала. И у первого, и у второй достало бы авторитета, чтобы сделать это в одиночку. Достало бы - но не достало.

И Бларп, и Кэнэкта причисляют себя к друзьям Лулу Марципарины, и даже к друзьям Чичеро Кройдонского, но дружба дружбой, а есть у них и обязанности. Обязанности таковы, что дружеские чувства не могут руководить их поступками безоглядно. Выпустишь друга, оглянуться не успеешь, а придёт конец всему Яралу. Оправдывайся тогда, стоя на пепелище, высокими и добрыми переживаниями, заслонившими чувство долга. Разве Лулу сама не понимает этой тяжести выбора? Понимает. Но от понимания не легче.

Кстати, от её понимания точно так же не легче и тем двоим, способным решать. Марципарина вежливо молчит, но они-то знают цену её вежливости. И потому все её не высказанные доводы обращают к своей совести сами. Во всяком случае, она думает, что это так.

Совести Эрнестины Кэнэкты пришлось особенно туго. Как-никак, в её мотивации оставить Чичеро в заточении чувство долга не одиноко. Самое жалкое эгоистическое стремление - даже не к счастью, а к последним её крохам, урванным у подступающей старости... Как ещё можно определить страсть разведчицы к умелому в любви карлику?