Гарри из Дюссельдорфа

Гегель выдвинул тезис: "Все, что разумно, - действительно, и все, что действительно, - разумно". Прусский король Фридрих Вильгельм III и его министры считали Гегеля "оплотом прусской монархии", потому что из этого тезиса они делали вывод о разумности существования феодально-дворянского государства, каким была Пруссия. Но сторонники реакции забывали, что, по диалектике Гегеля, ничто не остается неизменным, и при классовой зрелости бюргерства уже не реакционное, а демократическое государство должно быть признано разумным. Впрочем, и сам Гегель не задумывался над тем, насколько революционна его диалектика и какую роль она сыграет в будущем.

Гейне часто думал об этом тезисе Гегеля. Ему страстно хотелось спросить, действительно ли Гегель хочет оправдать прусскую монархию с ее деспотизмом и жестокостью. Но он никак не решался задать такой резкий вопрос профессору, перед которым преклонялся. Не скоро, но все-таки Гейне представился случай побеседовать с Гегелем. Произошло это в конце октября 1822 года. Генрих хотел в зимний семестр записаться на лекции Гегеля, для чего нужно было согласие профессора. Он знал, что Гегель недавно вернулся из поездки в Нидерланды и еще не приходил в университет. Поэтому Гейне решил отправиться к нему домой.

Гегель в ту пору жил на берегу реки Шпрее, в доме напротив сада "Монбижу". Генрих робко дернул за ручку колокольчика. Раздался раскатистый звонок, и дверь тотчас открылась. На пороге стоял Гегель в песочно-сером халате, небрежно накинутом на плечи. Лицо казалось усталым, измученным, словно он провел бессонную ночь.

Гегель удивленно посмотрел на Гейне, затем как будто припомнил его, приветливо улыбнулся и жестом пригласил войти. Маленький кабинет, сплошь уставленный шкафами с книгами и рукописями, казался еще меньше, чем был на самом деле. Гегель уселся в кресло перед большим письменным столом и предложил Гейне сесть напротив.

Генрих, смущенный близостью знаменитого философа, молчал, стараясь разглядеть обстановку кабинета и запомнить все в подробностях. Наконец он объяснил причину своего прихода. Гегель написал записку ректору с просьбой зачислить Гейне, студиозуса юриспруденции, на курс философии всемирной истории.

Генрих взял записку, поблагодарил профессора и поднялся, чтобы уйти. Но Гегель неожиданно протянул обе руки и усадил его обратно в кресло. Лицо его стало приветливым и посветлело.

- Отчего вы торопитесь, господин Гейне? - спросил Гегель. - Представьте себе, я вас приметил в аудитории.

У вас такой прилежный вид.

Гейне покраснел от этой похвалы.

- Я, господин профессор, очень интересуюсь фило софией... - Он запнулся и сказал неожиданно для себя: - Такая система философии, как ваша, господин профессор, помогает понять смысл жизни.

- Очень рад, - серьезно сказал Гегель. - Не вы один это находите. Гёте тоже высказался в этом духе.

Гегель открыл ящик стола, где в необычайном сумбуре были свалены клочки бумаги, письма, газетные вырезки, тетрадки. Но он, по-видимому, прекрасно разбирался во всем этом беспорядке и без труда извлек небольшой листок бумаги.

- Вот его письмо! - почти торжественно сказал Гегель. Он глазами пробежал по листку и прочитал вполголоса, как бы про себя: - "С радостью узнаю я из многих источников, что ваше старание просвещать молодых людей приносит прекрасные плоды". - Гегель положил письмо на стол и вдруг весело засмеялся: - Не сочтите меня хвастуном, господин Гейне. Но письмо от такого великого человека, как Гёте, принадлежит не только мне, не так ли? Мы, немцы, не можем не восхищаться тем, что на восьмом десятке жизни Гёте сохранил такую ясность духа.

Гейне, смутившись, не знал, что ответить, но он дорого бы дал за письмо от Гёте! А может быть, он и заслужит признание великого старца за свои стихи,..

Постепенно завязалась беседа. Говорили о Германии, главным образом о ее прошлом. О настоящем Гейне высказывался всегда сдержанно. Он хорошо помнил, что ворота прусской крепости Шпандау всегда открыты для тех, в чьем мозгу бродят свободолюбивые мысли. Гегель стал рассказывать о своем недавнем путешествии в Нидерланды. Он восхищался трудолюбивой страной, изрезанной каналами, ее возделанными полями и садами, ее чистенькими домиками, в которых нет сломанных дверей и выбитых стекол. Живая речь Гегеля текла необычно легко, он словно помолодел, и с воодушевлением, образно описывал и ветряные мельницы, похожие на башни, и старинные башни церквей и соборов, напоминавшие мельницы. С тонким чувством знатока живописи оценивал он картины Рубенса и Ван-Дейка в Антверпене, Рембрандта в Амстердаме и виденные им на обратном пути творения Вольфрама в Кельне, Беттендорфа в Ахене. Тут же Гегель рассказал, что он видел в Ахене трон, на котором короновали Карла Великого и прочих германских императоров. Проводник объяснил Гегелю, что здесь было короновано тридцать два императора.

- Я сидел на этом стуле, как на всяком другом, и испытывал удовольствие только оттого, что мог на нем отдохнуть.