Гарри из Дюссельдорфа

В этот приезд Гейне ближе сошелся с Адальбертом Шамиссо. Француз по рождению, эмигрировавший в Германию с семьей во время французской революции, Шамиссо стал немецким писателем и учечым-ботаником. Этот живой и разносторонний человек обладал большим поэтическим даром. Его баллады и лирические стихотворения дышали искренней любовью к простым людям. Героями поэта были не средневековые рыцари и дамы, как у большинства немецких романтиков, а незаметные труженики:

землепашец, прачка, городские бедняки. Особенно была известна его повесть "Необычайные приключения Петера Шлемиля". Здесь фантастическое и реальное сливались вместе, и горемычный герой Петер Шлемиль, продавший свою тень черту, чтобы разбогатеть, выступал как живой укор корыстолюбивому и жестокому обществу, жертвовавшему всем для наживы.

Адальберт Шамиссо был знаком со стихотворениями Гейне и любил их. Ему захотелось сблизиться с молодым поэтом, и теперь к этому представился случай. Оживленные беседы между ними касались различных предметов.

Шамиссо расспрашивал Гарри о его литературных и жизненных замыслах, а Гейне с интересом и волнением слушал бесконечные рассказы Шамиссо о кругосветном путешествии, совершенном им в 1815-1818 годах на русском судне "Рюрик". Лицо Шамиссо становилось воодушевленным, длинные волосы небрежно спадали на плечи, румянец разгорался на щеках, - и рассказчик с пылом говорил о неведомой для Гарри стране, о России, где он побывал, о русской литературе и русском языке, который хорошо изучил.

Много новых и сильных впечатлений увлекло Гарри, но он должен был торопиться обратно в Геттинген.

На обратном пути дилижанс стоял в Магдебурге лишь полчаса. Это было на рассвете, и Иммерман, верно, спал крепким сном, не подозревая, что совсем недалеко, на почтовой станции, бьется любящее его сердце Гейне. На этот раз свидание не состоялось, и Гарри огорченно проехал через город, в котором он недавно пережил четыре увлекательных дня.

В Геттингене Гейне узнал глубоко трагическую весть: в Миссолунгах, в Греции, погиб великий английский поэт Байрон, любимейший из литературных современников Гейне.

24 мая 1824 года Гейне написал в Люнебург Рудольфу Христиани: "...мне сообщили, что мои кузен, лорд Байрон, умер в Миссолунгах. И это великое сердце перестало биться! Оно было великое, и оно было сердце, а не мелкая яичная скорлупка чувств. Да, этот человек был велик, он в муках открывал новые миры, он по-прометеевски презирал жалких людей и их богов, еще более жалких, и слава его имени достигла и снеговых гор Фуле и жгучих песков Леванта... Не скоро мы увидим равного ему. Я велел объявить траур повсюду..."

Берлинскому другу Мозсру он сообщил: "Смерть Байрона меня потрясла. Он был единственным человеком, которого я ощущал как родного, и во многом мы, вероятно, были схожи. Шути над этим сколько хочешь...

С Байроном я всегда обходился свободно, как с равным себе соратником. С Шекспиром я совсем не могу общаться запросто, - я слишком чувствую, что я ему не ровня.

Он всесильный министр, а я только надворный советник, и мне кажется, что он в любую минуту может меня сместить".

ВСТРЕЧА

Старый слуга с пышными седыми бакенами стоял в палисаднике перед домом и сосредоточенно чистил сюртук. Он легко проводил щеткой по сукну кофейного цвета, бережно снимал волосок с рукава и вдруг начинал ожесточенно тереть то место, на котором замечал пятнышко.

Было раннее утро, солнце ласково согревало землю, и не верилось, что уже октябрь - до того было тепло и не похоже на осень.

Слуга продолжал производить свою операцию, не обращая внимания на окружающий мир. Он был полон сознания собственного достоинства.

Неподалеку от дома стоял молодой человек с рюкзаком за спиной. Он держал в тонких, нежных, как у женщины, руках легкую трость. Одет молодой человек был очень тщательно, хоть и небогато. Легкий ветерок развевал шелковый шарф на его шее. Довольно длинный темно-зеленый сюртук сидел на нем не без элегантности.

У него были мягкие черты лица, а из-под шапки, сдвинутой на макушку, весело прооивались вьющиеся светлокаштановые волосы. Слабый румянен играл на лице, отражавшем не то озабоченность, не то растерянность.

Наконец, отважившись, незнакомец приблизился к палисаднику. Слуга продолжал свою работу, не обращая внимания на чужого человека. Он закончил чистку сюртука, бережно поправил красную ленточку в петлице, ловко перебросил господское платье через руку и приготовился уйти в дом. Тут-то его и окликнул незнакомец:

- Простите меня, не вы ли слуга его превосходительства?

Да, - ответил тот. - Чем могу служить? - И это он сказал тоном, каким, несомненно, говорил его барин, когда был чем-то недоволен или расстроен.

- Я просил бы вас - и, надеюсь, это не будет вам в тягость передать его превосходительству это письмо.

Слуга искоса посмотрел на молодого человека. Тот был, видимо, взволнован. Он сунул в руку слуге серебряную монету и белый широкий конверт.

- Будете ждать ответа? - уже менее сурово сказал слуга. - Его превосходительство еще только встают.

- Нет... Я лучше приду завтра поутру.