Гарри из Дюссельдорфа

По-настоящему увлекали Гейне литература, искусство, театр Англии. С детства владея английским языком, он всегда зачитывался творениями Шекспира и Байрона, Вальтера Скотта и английских романтиков; его привлекала старинная архитектура британской столицы, и, гуляя вдоль набережной Темзы или осматривая Тауэр, Гейне вслушивался в голоса далеких эпох, когда правили короли, уже давно погребенные под плитами Вестминстерского аббатства. Часто Гейне думал о героических событиях английской революции XVII века, приведшей на эшафот Карла I Стюарта.

Старинные театры Дрюри-Лейн и Ковент-Гарден, несмотря на XIX век, казалось, еще дышали ароматом шекспировского времени. Великий наследник традиций шекспировского театра "Глобус", трагик Эдмунд Кип зажигал сердца зрителей игрой в классических трагедиях. Эдмунду Кину было в это время около сорока лет. Сын театрального плотника и актрисы, он с четырехлетнего возраста вступил на театральные подмостки и танцевал в балете.

Отданный в школу, Эдмунд сбежал и, став юнгой на корабле, узнал всю тяжесть морской службы. Природное чувство театральности спасло его от этих тягот: юноша неожиданно прикинулся хромым и глухим и за негодностью был освобожден. Теперь он решил себя посвятить театру, но этот некрасивый и низкорослый актер долгое время терпел неудачи в провинциальных театрах. В 1814 году ему удалось сыграть роль Шейлока в трагедии Шекспира "Венецианский купец". Это был триумф, который укрепил за Кином первое место трагедийного актера.

Кин добился мировой славы, а его безумные поступки и романтические похождения создали ему репутацию "гения беспутства".

Гейне посчастливилось увидеть Эдмунда Кина в его главной роли Шейлоке. Этот вечер навсегда остался в памяти немецкого поэта. Его поразило все: и внешний облик жадного и жестокого ростовщика Шейлока, и своеобразное истолкование роли, отличное от того, которое давал Людвиг Девриснт. Гейне тщательно записывал все, что ему приходилось увидеть и узнать в Англии. Он записал и свои впечатления от игры Кина в этот памятный вечер: вот появился Шейлок-Кин, "одетый в черный шелковый полусюртук без рукавов, доходящий только до колен, так что красное, как кровь, исподнее платье, спускающееся до самых пят, выделяется тем резче. Черная, широкополая, по с обеих сторон приплюснутая шляпа с высокой тульей, обвязанной кроваво-красной лентой, покрывает голову, волосы которой, так же как и волосы бороды, длинные и черные, будто смоль, свисают, как бы служа мрачной рамой этому румяному, здоровому лицу, с которого смотрят, вселяя боязнь и трепет, два белых жадных глазных яблока. Правой рукой он держит палку, которая для него не столько опора, сколько оружие. Он опирается на нее только локтем левой руки, и левой же рукой он подпирает коварно задумчивую черную голову, полную мыслей еще более черных, объясняя в это время Бассанио, что следует понимать под употребительным и до сих пор выражением "добрый человек". Не отрываясь смотрел Гейне на сцену, следя за каждым движением великого актера. Шейлок, чувствующий унижения, которым он подвергается в обществе венецианской знати, внутренне горд, и под видимым смирением в нем таится злоба. "В голосе его еле слышен сдержанный гнев, - записывает Гейне, - на приветливых губах извиваются резвые змейки, только глаза не в силах притворяться.

Они неустанно пускают свои отравленные стрелы, и этот разлад между наружным смирением и внутренней злобой завершается при последнем слове жутким смехом, обрывающимся внезапно резко, между тем как лицо, судорожно искаженное выражением покорности, некоторое время хранит неподвижность маски, и только глаз, злой глаз, поблескивает на нем, грозящий и смертоносный".

Обилие лондонских впечатлений не могло отвлечь Гейне от мыслей о том, что делается там, на родине. Он не видел немецких газет и журналов, не знал, как приняли его "Книгу Лс Гран". Душевной тревогой полны письма поэта к друзьям. Он спрашивал Фарнгагена (}юн Энзе о судьбе своей новой книги, не запретили ли ее, и тут же признавался: "Все равно написать ее было необходимо.

В наше мелкое, раболепное время должно было чтонибудь произойти. Я сделал свое и посрамил тех жестокосердных друзей, которые когда-то собирались сделать так много, а теперь молчат..."

Гейне и тосковал по родине, и со страхом думал о своем возвращении. Не ждут ли его преследования и аресты, не заткнут ли ему рот немецкие власти? С неприязнью вспоминал он о Гамбурге, не привлекал теперь поэта и Берлин, "с его пустой жизнью, хитреньким эгоизмом, мелкой пылью".

Гейне провел две недели на английском морском курорте Ремсгстс, затем отправился в любимый Нордерней и в последних числах сентября очутился в Гамбурге.

"КНИГА ПЕСЕН"

Юлиус Камнc с нетерпением ожидал приезда Гейне.

"Книга Лс Гран" имела огромный успех в Германии.