Гарри из Дюссельдорфа

Гарри осмотрелся кругом. Комната была похожа на музей. У одной стены стояли старинные клавикорды. Великие музыканты Гуммель и Мендельсон прикасались к этим клавишам; здесь пели известные певицы Зоннтаг и Каталани. Эскизы знаменитых художников, гравюры, мифологические картины украшали стены. Тут же красовался большой шкаф с эстампами и антиками. Бронзовые лампы, статуэтки, вазы дополняли убранство приемной.

Гарри пришлось ждать недолго. Но волнение его не проходило. Ему казалось, что он попал в какой-то далекий античный мир, что сейчас появится перед ним великий греческий бог.

Дверь в приемную отворилась. Величавая фигура Гёте медленно двигалась ему навстречу.

Гейне застыл перед ним. Он увидел высокий лоб, изрезанный морщинами, правильные черты греческого профиля, великолепную голову. И вместе с тем было что-то пугающее в его величии.

Гёте пригласил гостя сесть и сам опустился в кресло.

Разговор завязывался медленно.

Гёте говорил с молодым поэтом с грациозной снисходительностью. Он припомнил, что покойный его друг Вольф сообщал ему о Гейне, даже упомянул о том, что это болезненный молодой человек.

Это несколько растрогало Гейне; он почувствовал человеческое беспокойство поэта, в котором видел вечного бога, Юпитера.

«Не заговорить ли с ним по-гречески? — подумал Гейне и тут же саркастически пресек свою мысль: — Гёте, очевидно, понимает и по-немецки».

И Гейне неожиданно для себя самого сказал, что сливы по дороге между Иеной и Веймаром очень вкусны.

Гёте улыбнулся.

Как часто в бессонные ночи Гейне думал о том, сколько высокого и глубокомысленного он сказал бы Гёте, если бы ему пришлось встретиться с ним! А теперь…

Разговор коснулся поэзии. Гёте не знал стихов Гейне, он не читал их; книжки, присланные поэтом, очевидно, погибли, затерялись на полках обширной библиотеки.

Гёте спросил:

— Чем вы занимаетесь теперь?

— Я хочу написать «Фауста».

Гёте раздражил ответ молодого поэта, и неожиданно резко он сказал:

— Других дел в Веймаре у вас нет, господин Гейне?

Гейне торопливо ответил:

— Лишь только я переступлю порог дома вашего превосходительства, все мои дела в Веймаре окончатся.

Он быстро откланялся и удалился.

Тысячи мыслей теснились в голове Гейне, когда он очутился на улице.

Он с ясностью почувствовал, насколько натура Гёте противоположна его натуре. Вот он только что видел перед собой этого старца, на которого время уже наложило разрушительные следы. Но Гёте — по природе легкий, жизнерадостный человек, для которого самое высшее — наслаждение жизнью.

А Гейне? Разве он не любит жизнь и жизненные радости? Ведь его обычный взгляд на жизнь почти совпадает с гётевскими воззрениями.

Да, это так. Но для Гёте жизнь, ее сохранение, ее украшение — все чисто практическое — является самым важным. А он, студент Гарри из Дюссельдорфа, очень мало ценит жизнь и мог бы смело отдать ее за идею. Он уже достаточно жил в мире гамбургских торгашей, для того чтобы ему все «практическое» опротивело.

Гарри Гейне медленно шел по улице. Он думал, он старался разобраться в тех чувствах, которые пробудила в нем встреча с Гёте.

Прощание вышло несколько резким. Может быть, не надо было говорить о «Фаусте»? Зачем было злить старика? Пусть живет своей эгоистически удобной жизнью, среди гипсовых слепков и античных статуй… Гарри на это не способен. Он энтузиаст, преданный идее до самопожертвования, склонный к жертвенному подвигу.

Больше в Веймаре делать нечего… Сегодня же Гарри покинет этот город муз. Но его долго будет мучить, больше чем головные боли, великий вопрос: кто живет полнее и счастливее — энтузиаст, одержимый идеей даже в тот миг, когда он за идею отдает свою жизнь, или его превосходительство господин фон Гёте за все свое многолетнее существование?

В этот день Гёте занес в свой дневник, по обычаю, лаконично:

«2 октября 1824.

Гейне из Геттингена».

Доктор прав

Осенью 1824 года, после путешествия по Гарцу, Гейне принялся приводить в порядок свои впечатления. Молодой студент с рюкзаком за спиной исходил пешком многие города Северной Германии — Эйслебен, Галле, Иену, Веймар, Готту, Эйзенах и Кассель. Горный массив Гарца с его вершиной Брокен, прославленной в немецких народных сказаниях и в «Фаусте» Гёте, пленил Гейне своей живописностью. Он полюбил величественную суровую природу гор и хвойных лесов, он увидел простых людей — дровосеков и рудокопов, живших естественной трудовой жизнью. Он противопоставил сердечным и добропорядочным обитателям Гарца вылощенных и бессердечных горожан из светского общества, кичившихся своей «цивилизацией»: