Гарри Поттер и дары Смерти

На этом глава заканчивалась, и Гарри оторвал глаза от книги. Гермиона успела дочитать страницу быстрее. Она выхватила книгу из рук Гарри, несколько встревоженная его выражением лица, и захлопнула ее не глядя, как бы пытаясь спрятать что-то непристойное.

— Гарри…

Но он покачал головой. В нем сломалась какая-то внутренняя уверенность; ощущение было точно такое же, как после ухода Рона. Он доверял Дамблдору, верил в него как в воплощение добра и мудрости. Всё обратилось в прах: сколько еще потерь предстояло ему пережить? Рон, Дамблдор, палочка с пером феникса…

— Гарри, — она, казалось, услышала его мысли, — Послушай меня. Это… Это, конечно, не самое приятное чтение…

— Да, уж это точно…

— … но не забывай, Гарри, это же пишет Рита Вритер.

— Но ты же читала это письмо Гриндельвальду?

— Да, я… читала, — она помедлила, вид у нее был расстроенный, холодными руками она обхватила свою чашку с чаем, — я думаю, это самое страшное. Я знаю, что Батильда думала, что это всё только разговоры, но выражение «Ради высшего блага» стало девизом Гриндельвальда, его оправданием за все совершенные в дальнейшем жестокости. А из этого… получается так, вроде Дамблдор подал ему эту идею. Говорят, фраза «Ради высшего блага» была вырезана даже над входом в Нурменгард.

— Что такое Нурменгард?

Тюрьма, построенная Гриндельвальдом, где он держал своих противников. В конце концов он и сам туда угодил, когда Дамблдор поймал его. Так или иначе, это… Это ужасно, если идеи Дамблдора помогли Гриндельвальду прийти к власти. Но, с другой стороны, даже Рита не может уйти от того факта, что их знакомство продолжалось всего несколько месяцев, всего одно лето, когда оба были еще совсем юнцами, и…

— Я знал, что ты так скажешь, — отвечал Гарри. Он не хотел срывать злость на Гермионе, но было так трудно не заговорить на повышенных тонах. — Так и знал, что ты скажешь: «Они были молоды». Да они же были одного возраста с нами. И вот сегодня мы рискуем жизнью в борьбе против темных сил, а он тогда был в одной шайке со своим новоиспеченным лучшим другом, строил планы завоевания власти над магглами!

Не в силах больше сдерживаться, он встал и заходил туда-сюда, пытаясь хоть как-то согнать злость.

— Я не пытаюсь оправдывать то, что написал Дамблдор, — сказала Гермиона, — вся эта чепуха насчет «права на господство» — это же то же самое, что «Магия — сила» — снова-здорова. Но, Гарри, ведь у него только-только умерла мать, он оказался один-одинешенек в четырех стенах…

— Один-одинешенек? Если бы! Рядом с ним находились его брат и сестра — его сестра-пшик, которую он держал взаперти…

— Я в это не верю, — возразила Гермиона. Она тоже встала. — Что б там ни было не так с этой девочкой, я не думаю, что она была пшиком. Тот Дамблдор, которого мы знали, никогда и ни за что не допустил бы…

— Тот Дамблдор, которого мы думали, что знаем, не хотел силой завоевать власть над магглами! — вскричал Гарри, и голос его отозвался эхом по всему обнаженному холму, и несколько черных дроздов взлетело в воздух, с криками закружив по перламутровому небосводу.

— Он изменился, Гарри, он изменился! Ведь это же так просто! Может быть, он и верил во всё это в семнадцать лет, но вся его оставшаяся жизнь была посвящена борьбе с темными силами! Ведь именно Дамблдор остановил Гриндельвальда, именно он всегда поднимал голос в защиту магглов и прав магглорожденных, именно он с самого начала сражался против Сам-Знаешь-Кого и умер в попытке одолеть его!

Книга Риты лежала на земле между ними, и лицо Альбуса Дамблдора грустно улыбалось с обложки им обоим.

— Извини, Гарри, но мне кажется, что истинная причина твоего гнева в том, что Дамблдор сам никогда тебе об этом ничего не рассказывал.

— Может быть, и так! — взревел Гарри. Он обхватил голову руками, сам не зная, зачем: то ли пытаясь сдержать свой гнев, то ли защищаясь от груза свалившихся на него разочарований. — Послушай, чего он требовал от меня, Гермиона! Рискуй своей жизнью, Гарри! И опять! И опять! И не жди от меня, что я тебе всё объясню — просто слепо доверяй мне, верь, что я знаю, что делаю, доверяй мне даже несмотря на то, что я тебе не доверяю! И никогда не открывал мне всей правды! Никогда!

Голос его треснул от напряжения, они так и стояли, глядя друг на друга в белесой пустоте, и Гарри почувствовал, что они — всего лишь жалкие насекомые под этим широким небом.

— Он любил тебя, — прошептала Гермиона, — я знаю, что он тебя любил.

Гарри бессильно опустил руки.

— Не знаю, кого он любил, Гермиона, но уж точно не меня. Какая же это любовь — оставить меня в таком отчаянном положении? Своими подлинными мыслями он черт знает во сколько раз больше делился с Гелертом Гриндельвальдом, чем когда-либо со мной.

Гарри поднял палочку Гермионы, которую он обронил в снег, и снова уселся под пологом палатки.

— Спасибо за чай. Я отдежурю до конца. А ты возвращайся в тепло.