Гарри Поттер и философский камень

Гарри понял, что спорить бессмысленно.

— А почему Квиррел не мог до меня дотронуться?

— Твоя мать погибла, спасая тебя. Некоторых вещей Вольдеморту никогда не постичь, и одна из них — это любовь. Он не догадывался, что любовь, такая сильная, как любовь твоей матери к тебе, оставляет свой собственный след. Не шрам — нет, этот след невидим… Даже когда человек, любивший тебя столь глубоко, больше не стоит рядом с тобою — любовь всё равно обволакивает, предохраняет тебя. Квиррел, разделивший свою душу с Вольдемортом, был полон ненависти, жадности и ярости, и потому не мог прикоснуться к тебе. Дотронуться до человека, навсегда отмеченного добром и чистотой, было для него настоящей мукой.

Дамблдор вдруг очень заинтересовался птицей, севшей на подоконник, и дал таким образом Гарри возможность утереть простынёй слёзы. Когда его голос снова согласился его слушаться, Гарри спросил:

— А накидка-невидимка — вы не знаете, кто мне её прислал?

— Ах, это. Случилось так, что твой отец оставил её в моём распоряжении, и я подумал, что тебе она могла бы понравиться.

В глазах Дамблдора зажёгся весёлый огонёк.

— Полезная штука… Когда твой отец здесь учился, он использовал её в основном для того, чтобы таскать еду из кухни.

— И ещё…

— Я слушаю.

— Квиррел сказал, что Снейп…

— Профессор Снейп.

— Ну да… Так вот, Квиррел сказал, что он меня ненавидит, потому что он ненавидел моего отца. Это правда?

— Ну, скажем так — они друг друга не очень жаловали. К примеру, как ты и господин Малфой. А потом твой отец сделал нечто, чего Снейп так и не смог ему простить.

— Что?

— Спас ему жизнь.

— Что-о?

— Да… — сказал Дамблдор мечтательно. — Удивительно иногда работает у людей голова, ты не находишь? Для профессора Снейпа оставаться у твоего отца в долгу было просто невыносимо… Я убеждён, что весь этот год он неустанно трудился, оберегая тебя от опасности, потому что полагал, что таким образом рассчитается наконец с твоим отцом, и сможет тогда спокойно вернуться к своей привычной тихой ненависти…

Гарри попробовал осмыслить сказанное, но в голове у него снова застучало, и он бросил это занятие.

— Можно ещё один вопрос, сэр?

— Ну, разве что один.

— Как так вышло, что я достал камень из зеркала?

— А, наконец-то. Я рад, что ты меня об этом спросил. Скажу без ложной скромности — это была одна из самых блестящих идей, которые когда-либо посещали мою голову. Понимаешь ли, только тот, кто хотел найти камень — найти его, но не воспользоваться им — только он мог бы получить его. Иначе всё, что зеркало показывало бы ему — это как он делает груды золота, или пьёт эликсир бессмертия. Я иногда сам себя удивляю… Ну-с, довольно вопросов. Я считаю, что тебе пора приняться за сладости. Ах! Мармеладки Берти Боттс — на любой вкус! Помнится, в юности мне неудачно подвернулась одна вкуса рвоты, и я боюсь, что с тех пор я к ним как-то охладел. Однако с маленькой кругленькой ириской не ошибёшься, верно?

Он улыбнулся и бросил в рот мармеладку золотисто-коричневого цвета. Потом скорчил ужасающую гримасу, выплюнул ее и сказал:

— Увы мне! Ушная сера!

Мадам Помфри, медсестра, была женщиной милой, но очень строгой.

— Ну, хоть пять минут! — умолял её Гарри.

— Ни в коем случае.

— Но ведь профессору Дамблдору можно…

— Ну естественно — он же директор, ему позволено. Тебе нужен покой.

— А я в полном покое. Посмотрите — я лежу, и вообще. Ну ладно вам, мадам Помфри…

— Ну, так и быть, — сдалась она. — Но смотрите — ровно пять минут!

И она впустила Рона и Гермиону.

— Гарри!!!

Гермиона уже приготовилась было снова закинуть вокруг него руки; Гарри обрадовался, что она сдержалась — голова у него всё же ещё болела.

— Ах, Гарри, мы уже совсем отчаялись, мы думали, что ты… Дамблдор так волновался…

— Вся школа только об этом и говорит, — сказал Рон. — Ну, рассказывай — что там в самом деле было?

Это был один из тех редких случаев, когда правда ещё страннее и увлекательнее, чем слухи и домыслы. Гарри постарался ничего не забыть: Квиррел, зеркало, камень — и Вольдеморт. Рон и Гермиона были благодарными слушателями — они ахали в нужных местах, а когда Гарри дошёл до того, как Квиррел открыл, что было у него под тюрбаном, Гермиона громко вскрикнула.

— Значит, камня больше нет? — спросил Рон, когда история закончилась. — Флямелю ничего не остаётся, как лечь и умереть?

— Вот и я так же Дамблдору сказал, а он говорит… Как это он выразился? Для тщательно организованного ума смерть — это следующее большое приключение.

— Я всегда знал, что он чокнутый, — сказал Рон, впечатлённый очевидным безумием своего кумира.

— А с вами что случилось? — спросил Гарри.

— Да мы-то выбрались, — сказала Гермиона. — Я привела Рона в чувство — хотя это и заняло довольно много времени — а потом мы как раз собирались в совятню, Дамблдору послание отправлять, а он тут как тут, встретил нас в прихожей зале. Он уже знал — только спросил: «Гарри последовал за ним, верно?», и побежал на третий этаж.

— А вдруг Дамблдор всё так и задумал, что с тобой вышло, а? — поинтересовался Рон. — И накидку тебе специально прислал, и всё остальное?