Гарри Поттер и Философский камень

– Нет, Гарри, не делся. Он где-то есть и, наверное, подыскивает себе новое тело… Он жив не по-настоящему, а значит, и убить его нельзя. Он бросил Страунса умирать; он не знает жалости ни к врагам, ни к друзьям. Тем не менее, Гарри, хотя ты всего лишь отсрочил его возвращение, быть может, в следующий раз найдётся кто-нибудь другой, готовый к безнадёжной битве, – и если Вольдеморту раз за разом давать отпор, возможно, он вообще не вернётся к власти.

Гарри кивнул, но от этого заболела голова. Он сказал:

Сэр, я бы хотел спросить ещё… только я хочу знать правду…

Правду. – Думбльдор глубоко вздохнул. – Правда – штука прекрасная и опасная, с ней надлежит обращаться с величайшей осторожностью. Однако я отвечу – если только не найду поистине веских оснований не отвечать, и в таком случае покорнейше прошу меня извинить. Лгать, разумеется, я не стану.

– В общем… Вольдеморт сказал, что ему пришлось убить мою маму, потому что она защищала меня. Но зачем ему было убивать меня?

Думбльдор вздохнул ещё глубже.

– Увы, первый же твой вопрос останется без ответа. Не сегодня. Не сейчас. Когда-нибудь ты узнаешь… а пока оставь эти мысли, Гарри. Когда ты станешь старше… Я знаю, тебе неприятно это слышать… Но ты всё узнаешь, когда будешь готов.

Гарри понял, что спорить бесполезно.

– А почему Страунс не мог до меня дотронуться?

– Твоя мама погибла, спасая тебя. А любви Вольдеморт не понимает. Он не осознаёт, что любовь такой силы оставляет след. Не шрам, не зримую печать… но тот, кто любит так сильно, даже после смерти защищает тебя. Любовь твоей матери живёт в тебе. И поэтому Страунс, полный ненависти, зависти, жажды власти, деливший свою душу с Вольдемортом, не мог к тебе прикоснуться. Ты отмечен прекрасным – ему было мучительно больно касаться такого.

Думбльдор внезапно заинтересовался птичкой на подоконнике, и Гарри успел промокнуть глаза простыней. Когда голос вернулся к нему, он спросил:

А плащ-невидимка? Вы не знаете, кто мне его прислал?

– А, плащ… Так вышло, что твой отец оставил его у меня, – я подумал, тебе понравится. – Глаза Думбльдора заискрились. – Вещица полезная… В своё время твой папенька с его помощью таскал с кухни еду.

– И вот ещё что…

– Валяй.

– Страунс сказал, что Злей…

– Профессор Злей, Гарри.

– Ну да… Страунс сказал, что он ненавидит меня, потому что ненавидел моего отца. Это правда?

– Пожалуй, они и впрямь друг друга недолюбливали. Примерно как вы с мистером Малфоем. Кроме того, твой отец совершил нечто такое, чего Злей так и не смог ему простить.

– Что?

– Он спас Злею жизнь.

– Что?

– Да-да… – мечтательно подтвердил Думбльдор. – Забавно, как устроены люди, правда? Профессор Злей не в силах вынести, что он в долгу перед твоим отцом… Мне представляется, он так яростно защищал тебя весь год, только чтобы отдать дань Джеймсу и снова с полным правом его ненавидеть…

Гарри попытался вникнуть, но кровь застучала в голове, и пришлось бросить.

– И, сэр, ещё одна вещь…

– Всего одна?

– Как я достал камень из зеркала?

– Ага, вот хорошо, что спросил. Это моя самая гениальная придумка, самая-самая. Видишь ли, получить камень мог только тот, кто хотел его найти – найти, но не использовать. Иначе он увидел бы, как добывает золото или пьёт Эликсир Жизни. Иногда мой мозг меня самого удивляет… А теперь довольно вопросов. Лучше взгляни-ка на эти сладости. О! Всевкусные орешки Берти Ботта! В юности мне не повезло, попался орешек с вкусом рвоты, и это, боюсь, изрядно меня от них отвратило. Но, пожалуй, с ириской я не рискую? – Он улыбнулся и закинул в рот золотисто-коричневый орешек. Поперхнулся и сказал: – Увы! Ушная сера!

– Фельдшерица мадам Помфри была мила, но строга.

– Всего пять минуточек, – умолял Гарри.

– Ни в коем случае.

– Вы же впустили профессора Думбльдора…

– Ну да, впустила, но ведь он директор, совсем другое дело. Тебе нужен отдых.

– Да я отдыхаю, смотрите, лежу ровненько и всё такое. Ну, мадам Помфри…

– Ладно, ладно, – сдалась она, – но только пять минут.

И впустила Рона и Гермиону.

– Гарри!

Гермиона готова была снова кинуться обниматься, но сдержалась – и хорошо, потому что голова у Гарри ещё раскалывалась.

– Гарри, мы боялись, что ты… Думбльдор так волновался…

– Вся школа только об этом и говорит, – сказал Рон. – А что было-то?

Редко случается, что реальные события – ещё загадочнее и увлекательнее безумных слухов. Гарри рассказал друзьям обо всём: о Страунсе; о зеркале; о камне и Вольдеморте. Рон с Гермионой, идеальные слушатели, ахали, когда требовалось, а там, где Страунс развернул тюрбан, Гермиона завизжала.

– Значит, камня больше нет? – спросил Рон в конце. – И Фламель просто умрёт?

– Я спросил у Думбльдора, но он говорит… как это? «… для дисциплинированного сознания что есть смерть, как не новое замечательное приключение?»

– Всегда говорил, что он – того. – Рона явно радовало, что его герой полоумный.

– А с вами что было? – спросил Гарри.