Затем он вылез в дыру за портретом, прошел по молчаливому замку (лишь ненадолго задержавшись в коридоре четвертого этажа из-за Дрюзга, который попытался скинуть вазу ему на голову) и наконец добрался до совяльни на вершине Западной башни.
В совяльне, круглом помещении с каменными стенами, было холодно и сильно сквозило, так как в окнах отсутствовали стекла. Пол устилала солома вперемешку с совиным пометом и срыгнутыми мышиными скелетами. На насестах до самой вершины башни сидело огромное множество сов всех мыслимых и немыслимых видов. Все они спали, хотя иногда откуда-нибудь да сверкал любопытный круглый янтарный глаз. Гарри заметил Хедвигу – она сидела между сипухой и неясытью – и поспешил к ней, поскальзываясь на усеянном пометом полу.
Ему пришлось довольно долго уговаривать ее проснуться и посмотреть на него: птица крутилась на насесте, поворачиваясь к хозяину хвостом. Она все еще злилась, что вчера он не поблагодарил ее как следует. Лишь когда Гарри предположил, что она, судя по всему, слишком устала и ему, видимо, придется попросить у Рона разрешения обратиться к Свинринстелю, Хедвига соблаговолила протянуть лапку и позволила привязать письмо.
– Обязательно найди его, хорошо? – попросил Гарри. Поглаживая Хедвигу по спине, он отнес ее к окну. – Раньше дементоров.
Она ущипнула его за палец, возможно, несколько сильнее, чем обычно, но все-таки ухнула тихо и успокаивающе. Потом расправила крылья и взлетела навстречу восходу. Гарри провожал сову глазами, и под ложечкой у него уже привычно сосало. Он был так уверен, что ответ Сириуса успокоит его, – а тревога только обострилась.
– Но это же
– И что? – сказал Гарри. – Пусть он из-за меня попадает в Азкабан?
– Оставь его! – прикрикнул Рон на открывшую было рот Гермиону, и, как ни странно, она прислушалась к совету и замолчала.
Следующие две недели Гарри всячески старался унять тревогу за судьбу Сириуса. Конечно, трудно справиться с волнением по утрам, когда приходит совиная почта, а по вечерам, уже в постели, невозможно избавиться от жутких видений (дементоры загнали Сириуса в угол на темной лондонской улице), но в промежутках получается и не думать о крестном. Жалко, нет тренировок по квидишу: ничто так не успокаивает психику, как хорошая, выматывающая тренировка. С другой стороны, занятия в четвертом классе гораздо труднее и отнимают гораздо больше времени, чем раньше, особенно защита от сил зла.
Как ни удивительно, профессор Хмури объявил, что наложит проклятие подвластия на каждого по очереди, чтобы ребята прочувствовали его силу и поняли, смогут ли сопротивляться.
– Но, профессор… вы же говорили, это незаконно, – неуверенно пролепетала Гермиона, когда Хмури мановением палочки убрал парты и оставил посреди класса обширную пустоту. – Вы говорили, применять его против другого человеческого существа…
– Думбльдор пожелал, чтобы вы прочувствовали это на себе. – Хмури обратил волшебный глаз к Гермионе и пронзил ее жутким немигающим взглядом. – Если вы лично хотите обучиться иначе – когда кто-нибудь околдует вас и получит над вами полный контроль, – я не возражаю. Вам присутствовать не обязательно. Свободны.
Корявым пальцем он указал на дверь. Гермиона покраснела и невнятно пробормотала, что она не имела в виду, будто хочет уйти. Гарри с Роном обменялись зловредными ухмылками. Они знали, что Гермиона скорее напьется буботуберового гноя, чем пропустит такой важный урок.
Хмури начал по одному вызывать учеников на середину и накладывать на них проклятие подвластия. Гарри видел, как под влиянием этого проклятия одноклассники один за другим совершали самые странные поступки. Дин Томас трижды обскакал вокруг комнаты, распевая национальный гимн. Лаванда Браун изобразила белку. Невилл выполнил серию потрясающих гимнастических трюков, на которые в нормальном состоянии просто не был способен. Противиться не мог никто. Ребята приходили в себя только после того, как Хмури снимал чары.
– Поттер, – пробурчал Хмури, – ты следующий.
Гарри вышел на пустую середину класса. Хмури поднял палочку, направил ее на Гарри и сказал:
– Империо.
Удивительнейшее чувство охватило Гарри. Все мысли уплыли вдаль, исчезли все тревоги и заботы, осталось одно лишь неопределенное, неуловимое счастье. Он стоял совершенно безмятежно и очень смутно осознавал, что на него смотрит весь класс.
Затем в голове, в каком-то отдаленном ее уголке, эхом разнесся голос Шизоглаза Хмури:
Гарри послушно согнул колени и приготовился прыгать.
Но с какой, собственно, стати?
Где-то еще глубже в мозгу заговорил другой голос. Какая, однако, глупость, прыгать на парту, сказал он.
Нет, спасибо, я, пожалуй, не буду, отказался этот другой голос чуть тверже… нет-нет, я не хочу…