— Тринадцать я бы не смог удержать, — голос у Сириуса чуть дрожал. — Это все же сложнее, чем я думал. Но ведь придется еще читать заклинания и поддерживать связь без телесного контакта…
Нарцисса, отпустив руку Сириуса, успокаивающе коснулась его плеча. Время есть. Но ощущения… Понятно, почему для членов Ковена так важно доверие. Когда происходит сбор круга, не остается места для обид. И так же понятно, почему гибель даже одного участника становится ударом для всех. Потому что погибает часть тебя, часть общего целого.
Они начали собираться с того момента, как дети уехали с каникул. Залогом связи является достаточно близкое знакомство, поэтому первое время они просто говорили. Для Доры это было сложнее всего — рассказывать что-то сокровенное о себе — но иначе нельзя. Нельзя просто собраться и творить сложное волшебство. Нужно доверять друг другу, быть готовым рассказать любой свой секрет, принимать тьму в других, как и принимать свою. И такое не получишь по мановению волшебной палочки. Приходится говорить.
Дора думала, что эти их разговоры похожи на сеансы групповой терапии из магловских фильмов. Они рассказывали то, что следовало знать друг о друге для лучшего понимания. Так как Ковен создавался не первый раз, были и готовые темы. Дора никогда не думала, что может быть так сложно говорить о себе. Честно, откровенно, без лжи. А еще было сложно слушать.
Андромеда рассказывала о своем решении покинуть семью. Как боялась и сомневалась, как стыдилась своего эгоизма — ведь ее готовили как помощницу для рода, как темную колдунью. Рассказывала, как ей было сложно работать в Мунго: видеть, что она может помочь, лишь немного отступив от правил, но ей было не позволено. Как тяжело было знать, что зелье на крови безутешного мужа может спасти жену, привязать ее жизнь к нему, чтобы как в сказке — и умерли в один день. Оказалось, что и в Андромеде Тонкс живет столь знакомое для Доры желание помочь всем. Только ей сложнее. Потому что она может…
Нарцисса, у которой последние годы слились в один бесконечный день: похожие друг на друга светские рауты, одни и те же сплетни… Но жизнь Нарциссы и Андромеды была, по крайней мере, мирной. Рассказ Беллы закончился истерикой у Сириуса на плече, а на другом диване вытирали реки слез ее сестры. Даже Сириус, хотя и казался неунывающим шутником и балагуром, холодил кровь своими рассказами.
— В Азкабане дементоры живут на верхних этажах, — он начал с кривой усмешкой, словно насмехался над собственным страхом. — Камеры пожизненных заключенных сразу под ними. К нам редко приходили тюремщики, только разносили еду. Взамен прогулок на свежем воздухе открывали камеры все время, когда не было тюремщиков или посетителей. Но мало кто прогуливался по коридорам.
Белла, опустив взгляд, продолжила:
— Время там словно не существует. И ты все равно наедине со своими мыслями, говорить с кем-либо… это редкость. За время там я перекинулась парой фраз с Руди, и все.
— Постоянно хочется спать. Казалось бы — чем еще заниматься в камерах, если нам даже плохенькой книги не давали? Спи. Но в снах — сплошные кошмары, ведь дементоры всегда рядом. В сон проваливаешься, чтобы проснуться от собственных криков. И так изо дня в день. Сходят с ума даже не от присутствия дементоров. Сходят с ума от этой усталости. Те, на кого дементоры влияют особенно сильно, погибают еще в первый год.
Тогда Дора всю ночь лежала и думала — как они выжили? Как они могут веселиться, проведя по десять лет практически в полном молчании, где есть только крики ужаса? И страх, постоянный страх. Насколько сильным нужно быть, чтобы остаться человеком после такого? На фоне их рассказов Доре было стыдно за собственные страхи.
Глава 13. Возвращение мародеров
Рождество в Шотландии было снежным, что очень веселило детей. Сириус даже смог заморозить озеро в парке, хотя Нарцисса была очень недовольна. Получился настоящий каток, на котором дети проводили по несколько часов в день.
Одри каталась хорошо, а холодный воздух ее бодрил. Ей нравилось в Шотландии, нравился заснеженный парк, нравилось как просто неспешно объезжать озеро по кругу, так и соревноваться в скорости с мальчишками. Среди девочек у нее соперниц не было. Гермиона, хоть и стояла на коньках достаточно уверенно, соревноваться не желала. Ее родители почти каждый год справляли Рождество на горнолыжных курортах, и кататься со склонов вниз она любила больше. Мишель же и вовсе впервые вышла на лед в этом году. Она держала Гермиону за руку, все еще боясь упасть, и на Луну смотрела с некоторой долей зависти. Луна была бесстрашна и явно умела игнорировать боль: кататься она не умела, что не мешало ей падать и подниматься, сохраняя восторженное выражение на раскрасневшемся личике.
— Джинни так и не приехала, — с долей обиды произнесла Одри.
Она ехала спиной вперед, что позволяло ей хорошо видеть и слышать Гермиону и Мишель.
— Я писала ей, — ответила Мишель, — но она отказывается наотрез приезжать даже на денек.