Гарри Поттер и орден Феникса

— Какая разница? — пробурчал он, — наши шансы получить кубок в этом году — не больше, чем у моего папы — стать Министром Магии.

Гермиона ничего не ответила. Она взглянула на Гарри, который тупо уставился на противоположную стену, не замечая Косолапуса, царапающего ему руки, слово моля, чтобы тот почесал ему ухо.

— Что случилось, Гарри?

— Что? — очнулся он, — а, ничего.

Он схватил свой учебник по Теории защиты от тёмных сил и притворился, что ищет что-то в содержании. Косолапус оставил Гарри, поняв, что дело безнадёжно, и нырнул под кресло Гермионы.

— Я недавно видела Чу, — сказала Гермиона, строя догадки, — она тоже была расстроена… вы что, снова поссорились?

— Что? А, да, мы поссорились, — сказал Гарри, радуясь, что нашёл оправдание.

— Из-за чего?

— Из-за её мерзкой подруги, Мариетты, — ответил Гарри.

— Ты не виноват! — сердито ответил Рон, прикрепляя своё расписание, — если бы не она…

И Рон разразился тирадами в адрес Мариетты Эджкомб, к великому облегчению Гарри. Всё, что ему теперь оставалось делать, это кивать головой и вставлять «да» и «точно» каждый раз, когда Рон набирал воздуха в лёгкие, чтобы выложить всё, что было у него на душе. Откровенность, с которой Рон изливал свою душу, могла сравниться разве что с Омутом Памяти.

Гарри вновь снедали воспоминания об увиденном. Он был уверен, что его родители были прекрасными людьми, а потому, ему не составляло никаких усилий воспринимать всё, что рассказывал Злей о его отце, не иначе, как клевету. Не говорили ли Хагрид и Сириус, каким замечательным человеком он был? (Ну да, учитывая, что Сириус сам был таким же, произнёс сердитый голос в голове Гарри… таким же противным, не правда ли?) Да, он слышал, как профессор МакГонагалл говорила, что его отец и Сириус были главными проказниками в школе, но она описывала их так, словно они были копиями близнецов Уизли. А Гарри и представить себе не мог, чтобы Фред и Джордж подвесили кого-нибудь вверх ногами просто для забавы… разве что того, кого они смертельно ненавидели… Малфоя, например, или ещё кого-нибудь, вполне этого заслуживающего.

Гарри попытался внушить себе, что Злей это заслужил: но разве Лили не спросила: "Что он тебе сделал?". И не ответил ли Джеймс: "Скорее, то, что он посмел родиться, если ты понимаешь, о чём я". Не затеял ли Джемс всё это просто от скуки, как сказал Сириус? Гарри вспомнил, как Люпин рассказывал в Гриммальде о том, как Дамблдор сделал его старостой в надежде, что тот усмирит этих двоих… но там, в Омуте, он просто сидел и не сделал ничего, чтобы их остановить. Около пяти лет воспоминание об отце поддерживало и воодушевляло Гарри. Когда кто-то говорил, что он похож на Джеймса, внутри него загоралась гордость. А теперь… при мысли об отце внутри него появлялись холод и неприязнь.

Погода становилась всё более солнечной и тёплой, покуда тянулись Пасхальные каникулы. Но Гарри, так же как и другие пяти- и семикурсники, был закован в четырёх стенах, перемещаясь только между гостиной и библиотекой. Он делал вид, что его плохое настроение было вызвано приближающимися экзаменами, а, так как его друзья-гриффиндорцы и сами были загружены по уши, то это не вызывало у них никаких сомнений.

— Гарри, ты меня слышишь?

— Да?

Он обернулся. Джинни Уизли, вся растрёпанная, подошла к столу, за которым он одиноко сидел в библиотеке. Это был поздний воскресный вечер: Гермиона уже ушла в башню Гриффиндора повторять Древние Руны, а Рон — на тренировку по Квиддичу.

— А, привет! — ответил Гарри, наспех накидывая перед собой кучу книг. — А почему ты не на тренировке?

— Она закончилась, — ответила Джинни, — Рону пришлось вести Джека Слоупера в больничное крыло.

— А что случилось?

— Ну, мы не уверены, но нам кажется, что он сам себя ударил собственной битой, — Джинни глубоко вздохнула, — ладно… Только что доставили посылку, она уже успела пройти через инспекцию Умбридж.

Джинни подняла завёрнутую в коричневую бумагу коробку: было видно, что её уже разворачивали и вновь небрежно свернули. На ней было начиркано красными чернилами: "Проверено и передано главным инспектором Хогвартса".

— Пасхальные яйца от мамы, — добавила Джинни, — вот, это тебе… держи.

Она дала ему красивое шоколадное яйцо, украшенное маленькими ледяными Пронырами и, судя по пакету, с мешочек с постреляками. Гарри на секунду взглянул на него и почувствовал, к собственному ужасу, как комок подкатывается к горлу.

— Всё в порядке, Гарри? — тихо спросила Джинни.

— Да, всё нормально, — хрипло отозвался он.

Комок в горле всё ещё причинял боль. Он не мог понять, почему всего лишь пасхальное яйцо вызывает в нем такие чувства.

— Ты, кажется, последнее время не в себе, — продолжала гнуть свою линию Джинни, — ты только что говорил с Чу?

— Мне нужно поговорить, но вовсе не с Чу, — отрезал Гарри.

— А с кем тогда? — спросила Джинни, всё ещё упорно глядя на него.

— Я…

Он обернулся, не услышит ли кто его. Мадам Щипц стояла за несколько книжных рядов от него, вытаскивая кучу книг для Ханны Эббот, которая выглядела совершенно обезумевшей.