Гаршин

Гаршин подъехал к дому Толстых верхом на неоседланной лошади. Вид он имел растрепанный, измученный и, сидя на лошади, разговаривал сам с собой. Подъехав к дому, он взял лошадь под уздцы и попросил у домашних Толстого карту России.

На вопрос удивленных слуг и детей, зачем она ему нужна, он объяснил, что хочет посмотреть, как проехать в Харьков. При этом он заявил, что хочет ехать туда верхом.

Домашние не стали перечить, достали карту, помогли ему разыскать Харьков и определить маршрут. Гаршин поблагодарил, попрощался и уехал.

Татьяна Львовна Толстая, которой было тогда пятнадцать лет, запомнила этот необычайный визит. В своей книге воспоминаний она посвящает второму приезду Гаршина (Татьяны Львовны не было дома, когда Гаршин приезжал в первый раз) несколько строк:

Гаршин «приехал из Тулы верхом на лошади, отнятой у извозчика, — пишет она. — Отца с матерью не было дома; наши преподаватели и преподавательницы и прислуга были приведены в недоумение появлением этого странного молодого человека. Никто его не пригласил в дом, и я помню, с каким страхом и смущением я смотрела на эту красивую, безумную фигуру без шапки, на неоседланной лошади, когда он ехал обратно по березовой аллее и сильно размахивал руками, что-то декламируя».

Гаршин направлялся в Харьков, но по дороге решил заехать в имение «Окуневы горы», принадлежавшее его дальним родственникам (Николаю Федоровичу Костромитину, женатому на сестре отца Гаршина, Александре Егоровне); здесь он бывал летом 1878 года.

В состоянии чрезвычайно возбужденном Гаршин со станции Ливны Орловской губернии пешком направился в «Окуневы горы» и по дороге в одежде переплыл речку во время ледохода… Дальнейшие следы его теряются. Гаршин исчез…

«Сабурова дача»

Мать и брат с нетерпением ждали Гаршина в Харькове, но время шло, а он не приезжал. Последнее письмо от него пришло из Тулы, и обеспокоенные родные решили запросить тульского полицмейстера о судьбе писателя. Вскоре они получили ответ: «Всеволод Гаршин проживал в гостинице, взял наемную верховую лошадь и, оставив в гостинице все свои вещи, исчез, неизвестно куда».

Сомнений больше не было: с Гаршиным случилась беда. На поиски писателя выехал его младший брат Евгений. Ему пришлось разыскивать Гаршина по всей Тульской и Орловской губерниям. Через несколько дней он нашел его у каких-то орловских помещиков и привез домой в Харьков. На родных состояние Гаршина произвело чрезвычайно тяжелое впечатление. Сам же Гаршин был в приподнятом настроении, близком к экзальтации, лихорадочно жаждал деятельности. Он был целиком захвачен мыслями об уничтожении мирового зла, которые впоследствии с такой силой изложил в своем рассказе «Красный цветок».

Ранней весной 1880 года в маленький двухэтажный флигель на Подгорной улице в Харькове явился близкий друг Гаршина — Фаусек.

«Я пришел к Гаршину часов в восемь вечера, — рассказывает Фаусек, — и не застал Всеволода; он давно уже ушел куда-то и все еще не возвращался. Его родные стали рассказывать мне подробности его заболевания и его похождений. Мне не хотелось уходить, не дождавшись и не увидевшись со Всеволодом… Долго мы сидели за самоваром; время шло, а Всеволода все не было; уже совсем свечерело и на дворе стояла темная, пасмурная, весенняя ночь. Его хотели дождаться с чаем; всем нам было жутко; мы и так были возбуждены, а его долгое отсутствие заставляло невольно беспокоиться. Где он? Уж не сотворил ли чего-нибудь? Вдруг я услышал резкий и быстрый стук в окошко, у которого я сидел; оглянулся — и при свете лампы, стоявшей на столе, с трудом разглядел Всеволода. Он проходил по двору, увидел меня в освещенное окошко и застучал мне, весело улыбаясь и оживленными жестами выражая мне приветствие. Через минуту он вбежал в комнату и стал шумно выражать мне, как рад меня видеть. Я не узнал того Всеволода, с которым простился осенью на Харьковском вокзале.

Он похудел и сильно загорел на мартовском солнце и ветре во время своих скитаний по Тульской и Орловской губерниям. Он стал совсем какой-то черный от загара. Глаза его горели, как уголья; выражение тайной грусти, обыкновенно светившееся в них, исчезло. Они сияли теперь радостно, возбужденно и гордо. И весь он был так странно оживленный и счастливый, каким я его еще не видал».

Фаусек пробыл в Харькове несколько дней, и каждый день подолгу проводил со Всеволодом. Гаршин был в состоянии крайнего возбуждения. Он говорил, не умолкая, и имел вид человека, уверенного в себе, гордого, довольного, совершенно счастливого. «Постороннему, чужому человеку, — вспоминает Фаусек, — он с первого раза не показался бы сумасшедшим, а только очень оживленным, счастливым и каким-то странным человеком».