Гарвардский баг (СИ)

Я закрыла дело Седых, продышалась и полезла листать газетные статьи, чтобы переключиться. Внимание привлекло интервью в одной из местных групп в социальной сети, опубликованное в день выхода Сухорукова из тюрьмы. Интервью брали у Валика и Светы и касалось оно Димки. В основном на вопросы отвечал Валик, Света либо просто соглашалась с ним, либо «пожимала плечами, отворачивалась и хранила молчание». Спрашивал блоггер и про меня, и мою семью.

Но если про Дыма Красногорские говорили явно охотно, то на мне как будто споткнулись, ответы стали рваными и короткими. А последние слова Светы заставили вообще застыть над планшетом.

«Говорят, Станислава Соколова была лучшей подругой Димы, но нам не удалось с ней связаться. Как вы считаете, что бы она сказала, если бы узнала, что Сухоруков на свободе?»

«Она не была его лучшей подругой, — пожимает Светлана плечами. — По крайней мере, Дима так не считал никогда. Просто родители заставляли со Стасей общаться».

«И все-таки, как вам кажется, какой была бы ее реакция?»

«Вряд ли той, которую вы бы ожидали в такой ситуации», — комментирует Валентин.

«Объясните?»

«Здесь нечего объяснять. Все знают, что Дима попал к Сухорукову из-за Соколовой, все знают, что это она привела его к нему. Понимаете? Привела».

«То есть вы считаете, что похищение не было случайностью?»

«Сами посудите, — согласно кивает Валентин, — ей каким-то чудом удалось сбежать, когда Станиславу нашли, на ней не оказалось ни царапины, Сухоруков ее не трогал. Ну и… она выжила, а мой друг — нет. Разве нужно что-то еще?»

Я отшвырнула от себя планшет, как ядовитую змею, закрыла глаза и позвала Гора.

— Слава? — раскатистый, но тихий, в общем-то, голос над ухом все равно заставил вздрогнуть. Я открыла глаза и кивком головы просто указала на планшет со все еще открытой статьей. Игорю хватило пары минут, чтобы изучить текст и точно так же отшвырнуть от себя гаджет. Как будто он был виноват в том, что происходит.

— Я не понимаю, откуда взялся этот бред, — удивительно, но голос, когда я заговорила, был спокойным и ровным. — Но тут все бред. Полистай вкладки, там все, что мне удалось найти на Красногорских до того, как я добралась до статьи. Думаю, стоит все сбросить Черту. Пусть ищет Валентина. Полагаю, он в Москве.

Гор почти никак не отреагировал. И вместо того, чтобы хотя бы просто посмотреть страницы, продолжал разглядывать меня. Губы превратились в тонкую линию, глаза затянуло льдом.

— Что не так?

— Здесь нет фотографий, — он развернул ко мне планшет. — Просто статья.

— Нет. Последние фотографии, которые я видела — фото с выпускного, — кивнула согласно. — Седьмая или десятая вкладка. Фото в паспортах еще подростковые. Водительские права есть только у Велика, но там такое качество, что его все равно, что нет.

— Ты их не узнала, — не вопрос — утверждение, какое-то очень мрачное утверждение.

— Нет, — пришлось снова согласиться. — Посмотри, может, тебе покажутся знакомыми?

Ястреб только этих слов все-таки взялся за изучение страниц. А я уставилась себе под ноги, на пушистые ворсинки кофейного ковра, пробуя принять тот факт, что, оказывается, не только я всю жизнь считаю себя виноватой в том, что случилось с Дымом. Это оказалось больнее, чем я ожидала, и вместе с тем почему-то стало немного легче. Как будто собственные мысли, получив подтверждение, стали меньше весить, как будто я разделила с Великом этот груз.

Почему он так считал? А Света? Она согласна с братом?

И если да, то почему, есть ли реальный повод так думать? Может ли быть такое, что Екатерина Николаевна действительно заставляла Дыма со мной общаться? Но зачем?

— …ти, — долетело до края сознания, и теплая ладонь накрыла мои пальцы, а Гор опустился рядом на диван.

— Что?

— Прекрати, говорю, — повторил Ястреб и чуть качнул головой в сторону и вниз. Я тихо ругнулась и тут же спрятала руки за спину, скрывая расчесанные почти до крови запястья. Не заметила… Со мной бывает. В последнее время явно чаще, чем за все предыдущие десять лет вместе взятые.

— И думать прекрати об этом тоже, — сощурился Игорь, убирая планшет в сторону. — Димка тебя любил, — как будто мысли мои прочитал, а может, у меня все на лице написано было.

А Игорь сидел, смотрел. Большой и уверенный, словно точно знал, словно твердо верил тем словам, которые только что раздались в тишине уютной комнаты, постепенно погружающейся в вечерние, мягкие сумерки.

— Он бредит, Слава. Это просто ревность, — продолжал убеждать Игорь, чувствуя, наверное, напряжение, все еще скручивающее мои мышцы. Даже нога заныла как-то особенно мерзко.