Гасильщик

И я захлопнул дверь Антарктиды, пусть негодный человечишко мерзнет среди торосов, ледяного безмолвия и выстуженных коровьих туш.

На проходной я сказал:

– Там в третьем блоке ваш мужик отмораживается. Через часок загляните. Там минус двадцать?

– Минус тридцать! – соврали они, видно, рассчитывая, что я дам им еще один американский пятерик.

В моем подсознании осталась мягкая энергия милейшего человека Михаила Александровича Святозарова. Когда его не стало, я почувствовал поразительно живую силу его души. Его голос, глаза жили в моем воображении, они стояли передо мной, как собственная тень в яркую погоду. Мне хорошо было под сенью его живой энергии. Его духовное поле осталось со мной и оберегало меня.

Я надел патлатый парик, приклеил бороду и поехал спасать Свету. Бар находился в центре, на одной из небольших московских улочек. На входе я увидел до боли знакомого негодяя. Аслахан, или как там его, меня не узнал, да и как признать в патлатом франте с бородкой офицера-пограничника, которого он ловко подставил вместе со своим приплюснутым другом, навесив ни много ни мало – трупешник и, соответственно, расстрельную статью. Он что-то хотел спросить, но я тут же предупредительно рявкнул:

– Протри чичи, своих не узнаешь? – И сунул ему двадцатидолларовую бумажку.

Аслахан тут же меня «узнал». В зале было сумрачно. Но я все разглядел – позолоченную сцену, кадушки с растениями, настенные бра под старину, фонтанчик с амуром и прочую гнусность. Я приземлился за столик. Тут же подскочил официант и торжественно протянул меню. Я заказал стакан перцовки, заливное из поросячьих ушей, хрен в сметане и седло барашка в винном соусе.

– Вам в графине или в граненом?

– Естественно, в граненом, – ответил я.

Он так и принес – в хорошо вымытом стакане, сверкающем четырнадцатью гранями. Я тут же осушил его и закусил ушами. Они изящно похрустывали на моих зубах. Приближалось время куража.

Через час собралась публика. Ее я тут же поделил на две категории: «быки» – молодые мужики с крепкими затылками и плечами, и – «очкарики», интеллигентствующая сволочь. Все их повадки выдавали стопроцентных жуликов и проходимцев, несмотря на шикарные костюмы. И каждый из них что-то из себя корчил. «Стокилотонную бомбу сюда бы», – помечтал я.

Потом что-то замяукало – на сцену вылез черномазый саксофонист, за ним – гитарист и прочие музыкальные деятели. Они заиграли томные мелодии, ублажая присутствующих негодяев.

И хоть я был готов к тому, что увижу Свету, все же подсознательно не верил, потому что пришлось бы принять все скопом, всю правду, которую не хотел знать и слышать.

На сцену вышла пузатая фигура мужского пола и объявила:

– А теперь, господа, наш коронный номер – стрипактриса несравненная Зизи!

Какая же мерзость, ребята!

Она появилась в короткой красной юбке и черной жилетке – одежде, которая существует только для того, чтобы ее тут же снимать. В ярком свете она не видела похотливые физиономии собравшихся гостей, а я, как все, мог наблюдать за каждым движением ее лица. Она безжизненно улыбнулась – наклеенная улыбка скомороха.

Все сбывалось…

Оркестрик затрубил сильнее, заметались огни светомузыки, моя Светлана начала извиваться вокруг шеста, изображая то ли страсть, то ли бурю чувств, а может, экспрессии, экзальтации – все одно фальшь и мерзость. Я смотрел на ее накрашенное лицо, хищно подведенные глаза суперобольстительницы… Отлетела в сторону жилетка, упала на пол юбочка. Я почувствовал жуткий стыд, будто меня самого раздевали, но взгляд отвести не смог. Жадные глаза публики облизывали холодную безупречную фигуру. Я вспомнил наши ночи, и не верил, что это она сейчас извивалась в такт музыке в тонком черном лифчике, трусиках-ниточке и чулочках с пояском – непременной униформе стриптизерш. …Багровая волна захлестнула меня, я вскочил и, не помня себя, рванулся к сцене. Кажется, кто-то хохотнул мне в спину. Светка уже сняла чулочек. Какие ослепительно белые ноги… Она подняла глаза и вздрогнула.

– Эй, парень, потом договоришься! Не мешай девочке работать! – послышались голоса.

Но меня это только раззадорило. Я схватил ее в охапку, совершенно невесомое, холодное, как ледышка, тело. Прихватил также юбчонку, жилетку и снятый чулок. Публика свистела и улюлюкала.

– Оставь меня, идиот! – простонала она, слабо пытаясь вырваться.

Я потащил ее за сцену, плечом оттолкнул лысого старикана, полупридушенного «бабочкой».

– Где твоя одежда? – прорычал я.

– Прямо…

Я ногой открыл дверь. В комнате висело зеркало, ослепительно ярко горела лампа.

– Одевайся!

Я опустил ее на стул. Светка закрыла лицо руками:

– Кто тебя просил вмешиваться в мою жизнь? Тебя сейчас убьют.

И она оказалась почти права.

В комнату ворвались три негодяя. Первого из них, Аслахана, я отправил в глубокий нокаут, явственно почувствовав, как хрустнула его челюсть. Второй бросился мне под ноги, а это самый коварный прием, тут же я пропустил и мощный удар по голове. Успел запомнить лишь, как сверкнула стальная труба…