Гаситель (СИ)

Она права была, конечно. Нельзя бросать живого — Искры такого не любят, прирученные или дикие. Светочи тоже не одобрили бы, они твердят ведь: люби, значит, себе подобного, как брата. А чего вот — брата? Вон, у Конрада есть брат, Томас, но как его любить, когда тот богатый мельник, скупает пшеницу по пять монет, а муку продает по двадцать?

— Пап!

Конрад пробурчал невнятное: «да вижу-вижу», и склонился над раненым. Человек застонал, кровь вытекала у него из подреберья; долго не протянет, но и бросать — грех.

— Белянку с Незабудкой домой веди, а я этого… — Конрад наклонился, пытаясь закинуть на себя руку чужака. — Ишь, тяжелый, тьманники его побери.

Тесхенец был неплохо одет, а еще рядом валялась сумка, большая, вместительная, из прочного холста. Она тоже оказалась тяжелой, и Конрад приказал тащить ее Иванке. Долго так идти не пришлось, сплетни пролетели по Малым Ручейкам, показался и Гунтрам, и длинный рыжий Калле, и даже вечно пьяный Урд соизволил явиться. Они помогли дотащить чужака до дома Конрада, где уже ждала злая, как осиное гнездо, Райна, жена Конрада. Выглядывали Олле и Виктор, а маленькая Томмека сосредоточено ковыряла в носу, и первая объявила:

— Папа дядю несет!

Райна собиралась, наверное, выгнать мужа вместе с чужаком, но плотная ткань дорогого, едва не как у Светочей, костюма открылась, заголяя заветренную рану — черную по краям, с неприятной багровой сердцевиной. Райна была доброй женщиной. Почти двадцать лет назад потому и женился Конрад Грун на ней, что не только плясала на деревенских праздниках, но и умела приласкать, обогреть, потом выяснилось — лечить тоже, не как Светочи Жизни, конечно, но для человека без Искры — неплохо. И сейчас она осталась верна себе, заохала:

— Да кто ж так раненых волочет, балда!

И потащила здоровяка тесхенца, словно тот был не тяжелее ягненка. Иванка метнулась следом.

— Вся в мать, — прочувствованно произнес Конрад. Гунтрам похлопал его по плечу.

— Хорошая примета, — сказал он. — Может, и Искра твоя в колодце оживет, раз уж ты помог чужаку!

Конрад кивнул. Совсем стемнело, над деревней повис дым от очагов и слабое зарево чужих мелких Искр. Далеко над лесным горизонтом повис вечный туман, обещающий горькую воду и легкую смерть.

***

Чужак провалялся три дня в горячечном бреду. Райна, Иванка, а иногда и Олле с Виктором, сопляки, которым едва доверяли кормить цыплят да чистить двор, нет-нет и совались помочь. Конрад держался поодаль, даже ворчал, мол, жена про мужа забыла, а дочь про отца — и, что еще важнее, про Белянку с Незабудкой. Возятся с этим полудохлым тесхенцем, будто тот им горшок золота обещал!

Тесхенца кто-то пытался убить: не зверь и не отравленная лесная плеть с иголками. Рана была от стрелы или кинжала, глубокая и длинная, прямо в левом подреберье. Жена говорила, что чуть выше — и не прожил бы чужак и часа, сердце бы пробило, а так лишь кровил и пах, словно освежеванная туша.

Он был чуть выше среднего роста, кожа оттенка древесной коры, курчавые темные волосы. Глаза, наверное, тоже темные — Конраду прежде доводилось видеть на рынках Могро тесхенцев, тучных торгашей в пестрых длинных одеяниях, похожих то ли на саван, то ли на женское платье, с бородами до пуза; тесхенцы носили золотые перстни, золотые цепи купцов, вешали золото даже в уши и нос. Женщины заматывались, одни глаза видны, и Конрад слышал, что на родине, в раскаленной докрасна пустыне, они правят своими мужчинами, но потому и скрываются от взглядов, подобно тому, как матка пчел никогда не показывается из улья.

Этот тесхенец отличался — был не особенно жирным, а болезнь и вовсе сделала его вроде истощавшего быка, одни крупные мослы торчат; почти безбородым, хотя жесткая щетина и начала пробиваться на бескровном лице. Необычней всего казалась его одежда: никаких долгополых «халатов». Он носил сорочку из тонкой ткани и странную безрукавку на пуговицах, и штаны, вроде тех, что выбирают некоторые Светочи низкого ранга — в основном, посыльные или воины, из ткани более тонкой, чем сыромятная кожа или дерюга, но дешевле шелка.

Дел было много и без тесхенца: Искра Силы в колодец так и не вернулась, а значит, нужно ехать в Могро — покупать новую, но денег до продажи урожая тоже нет. Приходилось брать в долг воду из чужих колодцев — у Гунтрама, у рыжего Калле, даже у ненавистного Томаса — даром, что кровный брат, а заломил двойную цену. Правда — «потом отдашь», но все равно ж заломил!

Так и думал Конрад: помрет тесхенец — ну и Искры Небытия с ним. Но Райна и Иванка заботились, промывали раны, поили горьким полынным отваром, зарезали курицу даже, чтобы кормить бульоном и свежим белым мясом. Конраду было жаль несушку, пускай и старая, и яйца уже несла раз в седьмицу, а то и реже, но зубами скрежетал молча.