Гастон знал, что мать каждую весну жертвует на монастырь. Ему также было известно, что в предыдущем году было собрано достаточно денег на перестройку часовни. Если на сирот не хватает денег, то, вероятно, следует лучше распределять благотворительные средства. Но Гастон стёр с лица издёвку и ответил:
– Я подумаю, что можно сделать.
Скрипач встал и, непрестанно кланяясь, попятился:
– Благослови вас Бог, ваша светлость.
Гастон смотрел вслед удаляющемуся музыканту, удивляясь новому для себя чувству – приятному умилению, незнакомой прежде уверенности в себе. Когда он встал со скамьи, то показался себе чуть выше, чем был раньше. Пока резкий порыв ветра не пронзил насквозь поношенную тунику. Юноша нехотя сунул ноги в оставленные Пьером дырявые башмаки.
Ступни мёрзли, деньги кончились, хотелось есть, и Гастон уже мечтал закончить свою прогулку и вернуться домой. Но Агата вдруг куда-то исчезла.
Маркиз с раздражением осмотрел площадь и увидел, что юная чародейка присела около двери заброшенной лавки. Она разговаривала с компанией чумазых оборванцев не старше семи лет. Они были перепачканы с головы до пят, большинство из них босоногие, кое-кто в длинных туниках и без штанов. Гастон направился к ним и вдруг замер – тусклое мерцание, несомненно, означающее присутствие магии, окружило детей.
Объятый страхом, Гастон стал оглядывать толпу в поисках свидетелей. Но никто, похоже, не смотрел в сторону служанки и нищих сирот. Заметил ли бы он сам их в прежней жизни? Скорее всего, нет.
Когда он снова повернул голову к Агате, дети уже со смехом куда-то бежали, некоторые задержались, чтобы обнять её за шею, и поспешили догонять своих друзей. Гастон не сразу обратил внимание, что детишки теперь были полностью одеты: на ногах крошечные башмаки, на плечи накинуты плащи, на головах вязаные шапки. Ничто не бросалось в глаза, вся одежда была приглушённого цвета – серого, коричневого, тёмно-зелёного. Только самая маленькая девочка красовалась в розовой кепке с помпоном.
Гастон бросился к Агате, ожидая, что она в любой миг может потерять сознание. Но когда юноша подбежал к ней, девушка сияла от радости и даже покружилась на месте, когда увидела его.
Он был отчасти встревожен, потому что она рисковала быть разоблачённой, отчасти злился: для этих оборванцев она за несколько секунд совершила волшебство, а ему, чтобы заслужить то же самое, пришлось отказаться от всех своих денег и снять с ног любимые башмаки. Он требовательно спросил:
– Что это тут?
Сияние её улыбки чуть не сбило его с ног. Она ответила:
– Просто практикуюсь в бескорыстии.
Гастон оглядел её счастливое лицо.
– Раньше вы теряли сознание, когда ворожили. Почему на этот раз вы не утомлены?
– Я... – Улыбка её погасла. – Не знаю.
В тот вечер, мечтая о следующем шаге к преображению, Гастон вошёл в теплицу, не срывая апельсина, поскольку живот и так крутило от нетерпения. Он готовился вкусить гораздо более лакомое угощение.
Они с Агатой договорились встретиться в оранжерее после того, как члены семьи разойдутся по комнатам и слуги закончат трудовой день. Агата сказала, что после работы персонал обычно играет в карты за кухонным столом, сплетничает или читает газеты, так что она сможет ускользнуть.
Гастон никак не мог дождаться, когда у него будут красивые волосы. Жидкие пряди тонких каштановых волос были такими редкими, что Гвенаэль всё время дразнила его: надо носить парик. Белые накладные волосы были невероятно популярны в Париже, но в этой части страны только чванные лакеи вроде Обера и лысые пожилые мужчины напяливали на голову это жуткое уродство.
Под куполом чирикали и садились на верхушки деревьев птицы. Нескольким счастливцам всегда удавалось проникнуть в теплицу, когда приближалось холодное время года.
Гастон заметил Агату, сидевшую у пруда с карпами, как они и договаривались. Журчащий фонтан заглушал его шаги, юноша замедлил ход и стал рассматривать девушку в профиль. В лунном свете её черты смягчились, волосы золотистыми прядями рассыпались по плечам, только надо лбом были убраны назад. Она повернула голову к хватающим водоросли рыбам так, что казалась почти призрачной.
Гастон ускорил шаг и прочистил горло. Она повернулась, непредсказуемые глаза теперь были каре-серыми, под ними лежали впалые тени.
– Вам нужно поспать, – заметил он, сев рядом с ней.
Агата засмеялась, но Гастон заметил отзвук горечи в её смехе.
– Вот вы найдёте мне дом, чтобы открыть врачебную практику, тогда и высплюсь. Давайте приступим.
Гастон едва слышал её.
– Превосходно, – ответил он. – Давайте.
Колдунья подняла и снова опустила руки, нахмурившись:.
– Помните, вам нужно найти причину, чтобы снова спрятаться от семьи на несколько дней и потом по возможности всегда носить шляпу.
– Да, да, конечно. Потому я и принёс это. – Он показал ей треуголку, которую крутил в руках, и подавил желание упрекнуть её за промедление. Заметив, как омрачилось её лицо из-за его нетерпеливого тона, он поспешил оправдаться: – Нас могут обнаружить. Садовник скоро будет гасить фонари.