Гастроль без антракта

Когда же Браун набрал указанную комбинацию, произошло небольшое чудо. Казавшаяся совершенно непроницаемой бетонная стена, в которую упирался тупиковый туннель, с гулом и скрежетом стала подниматься вверх. Через минуту, не больше, проем открылся полностью, и оказалось, что за стеной скрывался точно такой же путь. То есть тупик, как выяснилось, был вовсе не тупиком, а при нужде превращался в объезд.

Вагон двинулся дальше. Теперь на пульте была обозначена трасса 22-27, которая тоже проходила через зону «Зеро».

— Они нас видят? — спросил я у Брауна.

— Пока видят, — ответил он спокойно как раз в тот момент, когда вагончик выкатывал на трассу 22-27. — А через минуту видеть не будут. Кармела!

Танечка встала со своего места, держа под мышкой свой любимый «винторез», и неторопливо подошла к переднему окну вагона. Покрутив ручку, она чуть-чуть опустила стекло и выставила толстый ствол-глушитель наружу, приложила налобник с окуляром к глазу.

— Вон тот желтый кабель на потолке! — дал ЦУ Браун.

Не знаю, я лично никакого кабеля не видел, но Танечка, чуть кивнув, стала выцеливать… Чпок! Выстрела как такового за шумом колес мы и не расслышали. Ничего особенного не произошло, Кармела уселась на место, но на пульте у Брауна опять замигала лампочка и тревожно запищал зуммер, а потом все тот же противный голос сообщил:

— Потеря связи с центром. Управление автономно!

— То, что надо, — похвалил Браун. — С меня пузырь.

— Я не пью, — холодно ответила сеньорита Кармелюк.

— Погоди-ка! — встрепенулась Ленка, которая услышала, как Браун назвал Таню Кармелой, и с некоторым опозданием вспомнила, что слышит это имя не в первый раз. — Откуда она здесь?

— От верблюда… — вежливо ответила скрипачка. — Сиди, пока сидишь. Вам, господа Бариновы, я еще амнистии не давала. Особенно милому Димочке…

— Стоп! — попросту рявкнул Браун. — Разборки отставить! Всем заткнуться и молчать.

Ленка посмотрела на Татьяну исподлобья, та на нее — как на пустое место, но вслух ничего не сказала. Я тем более промолчал. У Кармелы за ремнем была «дрель», а мне хорошо помнилось, как она, не меняясь в лице, сверлит из нее дырки в черепах. Да и вообще я устал. Вагон куда-то катил, колеса стучали, меня в сон клонило…

ДУРАЦКИЙ СОН ДЛЯ ДИМЫ И ТАНИ

Никакого переходного периода от естественной реальности к искусственной я лично не заметил. Был просто какой-то мгновенный щелчок, словно бы кто-то нажал на кнопку, переключающую каналы на пульте дистанционного управления телевизором. Где-то на энском уровне подсознания я отметил воздействие РНС, именно она сыграла роль пульта ДУ.

Сразу после щелчка исчез стук колес, исчезло ощущение вагона, несмотря на то, что до щелчка я, даже прикрыв глаза веками, все-таки сознавал, где нахожусь. Вместо стука колес, перешептывания, кашля, всяких шорохов и скрипов, сопровождающих пребывание двух десятков людей в едущем по рельсам транспортном средстве, я услышал… скрипку. А когда «открыл глаза», то есть когда появилась картинка, увидел некое помещение, чем-то похожее на церковь, переделанную в концертный зал, но без стульев и без публики. Посередине зала стояла Таня, одетая в белую блузку с камеей и длиннющую черную юбку. Что она исполняла на скрипке — не знаю. Музыкальная культура у меня даже в искусственной реальности оставалась на нуле. Самого себя я видел вполне отчетливо. Никакой грязи, никакого камуфляжа. Чистенький, свеженький, даже наодеколоненный, в нормально пошитом «референтском» костюмчике. Сидел в кресле и слушал музыку. Как будто что понимал.

Закончив играть, Кармела поклонилась так, будто бы была по меньшей мере Лианой Исакадзе. Я встал и сделал несколько барственных хлопков. А затем сел обратно в кресло, рядом с которым вдруг появилось второе, куда определилась госпожа Кармелюк.

Что должно было обозначать «концертное» начало, я так и не понял. Может быть, те товарищи, которые управляли всем этим процессом, хотели сразу же показать нам всю искусственность ситуации, а может быть, имели в виду что-то еще. В конце концов, это оказалось не суть важно. Намного важнее было то, что мы узнали друг о друге в ходе диалога.

Неизвестно, каким образом в моих руках оказались те две фотографии, которые мне показала Эухения Дорадо. Те самые, на которых была изображена одна и та же девушка, но под разными именами. Я показал эти фото оригиналу, с которого они были сделаны, и спросил:

— Кто ты? Как твое настоящее имя?

— То есть ты хочешь узнать, какое из имен настоящее? — уточнила Таня. — Татьяна, Кармела или Виктория? Я отвечу, если ты ответишь мне, кто ты? Точнее, кем ты себя считаешь?

— Если честно, то я считаю себя Коротковым Николаем Ивановичем. Я двадцать лет из тридцати с этим именем прожил. Последние десять лет более или менее привык к тому, что я Баринов Дмитрий Сергеевич. А был еще Ричардом Стенли Брауном, Анхелем Родригесом… Анхелем Рамосом тоже был.

— Раз ты не соврал, то и я врать не буду. Я— Кармелюк Татьяна Артемьевна. То есть я себя считаю ею. Но ведь по крови ты — Баринов, верно?

— По-моему, так.