Гастроль без антракта

— А за себя боялась, — призналась Хавронья. — Такая муть была в голове — хоть топись. Честно. Тебя нет, Эухении нет, в отеле можно бандитов дождаться. Да еще и от этих самых гадалкиных ребят всего можно ждать… А они в это время занимались Ромеро. Воду из него выкачали, а сердце не тюкает. Меня такая злость разобрала! Только тут подумала, что ты погиб, получается, ради того, чтоб труп этого бугая вытащить… Ну, думаю, нет. Попробую хоть этого гада оживить. Представляешь? У меня с головой было явно не в норме. Нажимаю на две биологически активные точки, по корейской системе кенрак. Просто так, без особой надежды, на авось. А оно сработало. Затюкало. Задышал, скотина, глаза открыл. Все эти бойцы на меня выпучили глаза: «О, медисина советика!» Сейчас не помню, но примерно так. Чего только не говорили! И о чуде, и о том, что у русской сеньоры дар Божий, и вообще, что я самая настоящая христианка, раз, несмотря на свое горе, помогаю ближнему… Знать бы им, как я этого. Ромеро ненавидела! Я на него смотреть не могла без ярости. Все время вспоминала, что ты его нашел, помог вытащить, а сам… Ревела, конечно. Меня привезли к Эухении в дом, поселили в апартаменты не хуже этих, приставили трех служанок. Там уже какая-то родня Эухении появилась, поиски тел организовывали… Я, грешным делом, решила отцу позвонить на всякий случай…

— Ты отцу звонила? — забеспокоился я.

— А что делать-то? Мне ведь только сердце говорило, что ты живой. Голова-то у меня уже работала и понимала, что ловить нечего. Сообщила, как смогла. Позавчера.

— Позавчера… — Я наморщил лоб. — И что он ответил?

— Он сказал, чтоб я держалась и мужалась, хотел все проверить по своим каналам. Обещал, что на днях может появиться здесь… Расстроился, конечно.

— В котором часу ты звонила в Москву?

— Не помню. Вечером где-то.

— И ты точно помнишь, что никуда не выезжала из дома Эухении?

— Нет, там радиотелефон сотовый, через спутник.

— Когда узнала, что я живой?

— Вчера вечером. Прибегают Ромеро с Сесаром Мендесом и говорят, что мне надо срочно ехать, что нашлись и Эухения, и Лусия, и ты. Такие простые — обалдеть! Я полчаса дышала, как рыба… Приезжаем сюда, в горы. Лусия и Эухения чай пьют. Сказали, что ты слегка контужен и спишь… Я хотела сбегать, глянуть, но Эухения сказала: «Выпей сперва чаю…» Я хлебнула — и ничего не помню до утра. Наверное, нервное напряжение сказалось…

— Хорошо еще, что вообще копыта не отбросила, — проворчал я, размышляя, надо ли говорить Ленке о том, что ее на самом деле усыпили. — Нервы иногда ого-го-го что с людьми делают.

— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается.

Ленка навалилась на меня грудью, обхватила руками за плечи, прижалась щекой к уху, а носом к щеке и проурчала:

— Никому не отдам. Сама съем. Мой Волчара.

Под ощущение этой приятной теплоты я тем не менее думал о более серьезных вещах. Например, о том, нет ли какой-то связи между звонком Елены в Москву и ее появлением среди таинственных лекарей, отправивших меня в путешествие по истории рода О'Брайенов — Бариновых. Конечно, ей вполне могли вогнать шприц с каким-нибудь «Зомби-7» и превратить ее в куклу, которая ни черта не помнит. Но зачем ее показывать мне? К тому же те самые чебаковские глазенки, которые поглядели на меня поверх маски, были вполне живые и осмысленные. Совсем не такими выглядели лица Мэри и Синди, когда Киска сделала из них роботов.

Правда, эти же глаза могли принадлежать и Зинке. Шея с родинкой — единственное отличие их матери. Удивительно, но та же идея пришла в голову и Хрюшке.

— Может, это Зинка была? — предположила она, как будто я вслух задал ей вопрос.

— А она что, уехала из Москвы?

— Да нет вроде… Отец бы сказал, если что.

А вот в этом я был не уверен. Чудо-юдо редко давал полную информацию. После истории с полетом в Нижнелыжье от него можно было ждать чего угодно. Я, например, до сих пор толком не мог понять, в какой именно момент естественная реальность уступила место искусственной… Стоп! Идея клюнула, как жареный петух в темечко. Кто мне сказал, что меня действительно возили на какой-то эксперимент, вынимая для этого из тюремной камеры на сутки или больше? Да никто. Сам я это себе сказал.

Еще раз пробежавшись по своей памяти, работавшей после контузии с явным скрипом, я все-таки сумел более или менее точно вспомнить последовательность событий.

Перед тем, как за мной пришли, я завалился на койку и хотел заснуть. Глаза уже закрывались, когда явились те, с авторучкой, стрельнули мне в бедро и усыпили. А если все было не так? Допустим, что я просто-напросто заснул без всяких уколов, и приход тюремщиков-усыпителей увидел уже во сне. Могло быть такое? Вполне могло. И это можно проверить хоть сейчас — от укола, а тем более от укола выстреленной иглой должен был остаться след на бедре. Я постарался точно припомнить, куда именно мне всадили иглу, а потом отыскать эту точку, так сказать, «на местности».

Припомнить-то я припомнил, а вот отыскать не сумел. Потому что как раз на этом месте имелась одна из ссадин, полученных при взрыве в туннеле. Может, и была дырка от иглы, а может, и нет.