Гастролеры и фабрикант

«Граф» Давыдовский первое, что сделал, проснувшись, так это облился ледяной водой. Потом в течение сорока минут совершал гимнастику с двухпудовыми гирями, бросая их вверх и ловя, выжимая их стоя и лежа и держа на вытянутых руках до того момента, пока мышцы не начинали мелко и часто дрожать, а тело не лоснилось от обильного пота. Затем умылся по пояс теплой водой с мылом, побрился, спрыснул себя одеколоном «Imperiale», откушал перловой кашки с коровьим маслицем и выпил крохотную чашечку кофею с кусочком сахара. После чего до половины двенадцатого читал роман Людвига Анценгрубера «Der Schandfleck» в подлиннике, то бишь Венского издания 1876 года.

Ленчик проснулся рано. Потянулся, зевнул, перевернулся на другой бок и долго не выбирался из постели, любуясь спящей мордашкой Эмили Кроусфорд, наполовину прикрытой локонами волос в завитушках. По правде говоря, Эмили Кроусфорд было ее сценическим псевдонимом, а на самом деле девушку звали Ольгой Федоскиной. Было ей девятнадцать лет, и вот уже полтора года как она подвизалась в качестве инженю в городском театре – играла роли наивных и смешных простушек и была лучшей в роли Агнесс в мольеровской «Школе жен». Однако в жизни она вовсе не являлась простушкой, хотя и была весьма непосредственной и искренней. Вот это-то и подкупило Ленчика.

Он познакомился с девушкой в театре. Вернее, увидел ее на сцене. Ведь сделавшись господином, надлежало исполнять и принятые господами обычаи, условности и привычки: быть вежливым со всеми, включая прислугу и дворника, следить за своей внешностью и платьем (это было самое легкое и сделалось привычным для Ленчика уже лет пять), посещать благотворительные мероприятия, рестораны и театры. В общем, «выходить в свет». Вот Ленчик и вышел – в Городской драматический театр и в аккурат попал на «Школу жен» комедиографа Мольера. В театре он был впервые, ежели не считать балаганов, которые ставились на Черном озере и Николаевской площади на Масленицу и Троицу, где тоже давались представления и спектакли, правда, не по пьесам Мольера и прочих известных сочинителей, а по большей части шутовские, игривые, сочиненные местными бумагомарателями. А потому был совершенно растерян, беспомощен и внимал всему, как новик, только что забритый в солдаты.

Пьеса ему понравилась. Она выглядела вполне жизненной, и ситуации в ней – узнаваемы. Поэтому он быстро вник в суть происходящего. А она была такой: сколь ни уберегай девушку от соблазнов, сколь ни воспитывай ее в добродетели и повседневных делах, а все равно она найдет кому отдать свои чувства и тело, забыв своего воспитателя, души в ней не чающего, и любящего ее опекуна. Ибо «сколь волка ни корми, а он все в лес смотрит».

Возможно, пьеса была немного не о том, как ее понял Ленчик. Но он был в театре впервые, а кроме того, его воспитал Сенной базар и проходные дворы, где не до сантиментов и сюсюканья. Посему ему было жаль не Агнессу, а ее опекуна и воспитателя Арнольфа.

Но не это главное, как понял для себя происходящее на сцене Ленчик. Главное то, что он увидел ЕЕ. Ту, про которую уже не мог не думать. А как он смеялся, когда после реплики Арнольфа: «У вас хороший вид: вы, верно, не хворали?» Агнесса, нимало не смущаясь, ответила: «Вот только блохи спать частенько мне мешали». И как у него самого застучало сердце, когда Агнесса в ответ на упрек Арнольфа, мол, как она посмела полюбить другого, а не его, ответила: «Увы! Моя ль вина, что с ним сильнее сердце бьется?»

Вот так и случилось, что Ленчик влюбился. Вернее, полюбил крепко. И захотел быть вместе с ней. А поскольку нет крепостей, которых нельзя взять упорством, осадою и отвагой, то Агнесса, иначе Эмили Кроусфорд, а на самом деле – Ольга Даниловна Федоскина, сдалась. Выбросила на милость победителя «белый флаг». Причем добровольно и без особо длительной осады. Только вот влюбилась ли она тоже – оставалось для него пока неразрешенным вопросом. Леонид не задавал его ей, потому как боялся услышать откровенное «нет» или неопределенное «не знаю», после чего их отношения обязательно бы изменились не в лучшую сторону, – а он ничего не хотел менять, – сама же Ольга Даниловна признаваться в любви не спешила. Скупы они, женщины, на такие признания…

Налюбовавшись, стало быть, прелестным личиком Эмили-Ольги, Ленчик поднялся, совершил обязательный утренний моцион, слетал быстренько в ближайшую кондитерскую за эклерами, которые так обожала Ольга, и сварил турецкого кофею. Когда он, улыбающийся, с подносом с двумя дымящимися чашечками и горкой эклеров на блюдце, вошел в спальню, Ольга уже проснулась. В ее глазах застыл немой вопрос: «Где ты был?», но спросить она ничего не успела, поскольку увидела в руках Ленчика поднос. Она улыбнулась и посмотрела на него так, что вместе с благодарностью он прочел в ее взгляде признание в любви. Или это ему только показалось?

– Ты чудо! – сказала Ольга и чмокнула Ленчика в щеку. – Надеюсь, так будет всегда?

– Как? – спросил Конюхов.

– А вот так, – девушка посмотрела на поднос. – Кофе в постель.

– Если ты захочешь, то да, – ответил Ленчик.