Гастрономы

Щуровский стоял, вытянувшись и впившись глазами в надзирателя, стараясь по выражению лица его узнать о производимом протоколом впечатлении. Но не успел всегда неторопливый, обстоятельный Терентий Яковлевич дочитать бумагу и до половины, как был прерван стремглав прибежавшим из кухни красавцем Чемодуровым, успевшим снять с себя поддёвку и засучить по локоть рукава малиновой рубахи.

— Да брось ты к чёрту донесения, не к спеху ведь, я думаю! Иди лучше посмотри, да поучись, как это кушанье приготовляется, я сейчас начинять грибками стану! — властно приказал он, схватив приятеля под руку и увлекая на кухню.

— Вы подождите, я сейчас вернусь, — успокоил надзиратель контролёра и, не выпуская из рук протокола, исчез из кабинета.

С таким усилием добившийся у начальства аудиенции, Щуровский как-то весь осел и, грустно опустив голову, безнадёжно побрёл обратно в канцелярию.

В кухне, между тем, царило необыкновенное оживление. Рябинин, Коркин и Каткевич были уже здесь и, окружив Чемодурова, хохотали над каким-то анекдотом. Гаврюша добросовестно перемывал в тазу цыплят.

— Ну, у тебя готово? — дослушав рассказ, обратился к слуге Чемодуров. — Давай теперь грибы, а ты, Терентий Яковлевич, смотри внимательнее!

Колесов, действительно, последовал совету приятеля, но, тотчас же заметив, что начинка цыплят производится не совсем умело, положил бывший у него в руках протокол на подоконник и, засучив рукава форменной тужурки, принялся помогать приятелю.

— Ну, вот и отлично! — обрадовался тот. — Ты шпигуй, а я буду завёртывать цыплят в бумагу… Дай-ка мне, Гаврюша, ниток, да на сковородку положи сливочного масла!

За разговором Терентий Яковлевич живо начинил искусной рукой цыплят и подсмеялся над Чемодуровым:

— Э-эх, ты, профессор гастрономии! Тоже учить берётся, а сам возится сколько времени!

— Ах, у тебя уж готово? — удивился приятель. — Ну, так ты жарь пока этих, которые завёрнуты, мне только двух осталось завернуть!

Колесов отошёл к плите и стал укладывать на сковороду завёрнутых в промасленную бумагу цыплят.

Чемодуров торопливо завёртывал остальных, но на последнего цыплёнка бумаги у него не хватило. Он крикнул Гаврюше:

— Принеси-ка, братец, ещё лист! — и тотчас же спохватился. — Нет, впрочем, не надо, тут есть!

Он взял с подоконника положенный Колесовым, чистой стороной вверх, протокол контролёра Щуровского и, оторвав от него половину, за поспешностью не обратив внимания, что и на этой половине было написано несколько строк сверху, намазал её маслом и завернул в неё последнего цыплёнка.

— Готово! — воскликнул Чемодуров. — Присовокупи и этих на сковороду, а я буду подливку делать… Который час?

Рябинин, вынув часы, посмотрел и сказал:

— Без четверти четыре. Нам пора и по домам! — обратился он к своему коллеге Коркину.

— Нет, нет, господа, прошу отобедать вместе с нами! — запротестовал Терентий Яковлевич.

— Это будет свинство, господа, если вы не останетесь: все вместе готовили, — вместе должны и есть! — присоединился Чемодуров.

Помощники должны были согласиться.

— Накрывай скорее на стол, Гаврюша! — приказал хозяин.

Выйдя из кухни, он подошёл к дверям канцелярии и, поманив в себе делопроизводителя, сказал:

— Пора, пора, кончайте! Отпустите писцов, а сами оставайтесь пробовать цыплят в папильотках.

Заметив на себе взгляд Щуровского, полный упрёка и нетерпения, Терентий Яковлевич почувствовал некоторое угрызение совести и постарался успокоить молодого человека:

— Вы, Пётр Петрович, останьтесь пообедать а потом, после обеда, мы и займёмся с вами… На свободе-то оно лучше!..

Контролёр почтительно поклонился и повиновался.

Через полчаса вся компания сидела за обеденным столом.

Чемодуров торопился есть и уговаривал каждого не налегать особенно на первые два блюда, чтобы вполне оценить новооткрытое им кушанье. Съев наскоро кусочек осетрины, он встал из-за стола и побежал на кухню, с целью посмотреть, сумеет ли Гаврюша уложить цыплят на блюдо соответствующим образом.

Когда слуга понёс кушанье на стол, Чемодуров предшествовал ему и заботливо растворял перед ним двери.

— Ну, господа, внимание! — торжественно произнёс он, первый взяв цыплёнка и, словно священнодействуя, медленно начал развёртывать его из бумаги.

Остальные все также взяли себе по цыплёнку и внимательно следили за Чемодуровым, как он будет поступать с ним. Вскоре оказалось, что, кроме, как развернуть цыплёнка из бумаги и, полив соусом, есть его, ничего особенного не требовалось. Тогда все принялись за это знакомое дело и стали хвалить новатора.

Вдруг Щуровский поднялся со стула и, держа в руках снятую с цыплёнка бумагу, истерически вскрикнул:

— Терентий Яковлевич! Что же это такое?! Что же это такое?!

— Что с вами, Пётр Петрович?! — испугался Колесов.

— В моём протоколе цыплят жарили?!

— Что вы говорите?! — побледнел надзиратель и дрожавшими от волнения руками схватил промасленную, зарумянившуюся от жара бумагу, на которой, однако, можно было разобрать заключительные слова протокола, а также подписи контролёра и понятых.

Терентий Яковлевич сконфузился и, беспомощно разведя руками, кинулся на кухню, бормоча: