Гать

Муха поплотнее запахнула полы багряной разлетайки, широким скоком перебегая на другую сторону, только каблучки подкованные по слякоти процокали — цок-цок-цок. Как говорится, в случае бурана эта сторона улицы наименее дискомфортна.

Белые мухи отчаянно вились вокруг меховой оторочки капора, в бессильной злобе кусая и без того холодное, обескровленное лицо. Муха, если подумать, и сама как этот снег. Неживая, хоть и шустрая, недолговечная в своей суетной беготне по белу свету, готовая растаять на слишком ярком свету, зато и сама как искра — яркая, жалящая, вострая, неуловимая.

Готовая жить здесь и сейчас, не дожидаясь разрешения.

Для таких, как Муха, в первую голову был назначен парад.

И в фандоме не приходилось никому объяснять его смысла. Это живцы могли лупить на происходящее глаза, качая головами, бегая глазами или же даже злобно сощурясь да сжав втихаря кулаки. Не те нынче времена, чтобы напоказ такое выказывать. Однако парад был не для этих, и даже не для радостно машущих вослед транспарантами соглядатаев. Иже, мол, еси на небеси. Или даешь на ниве эмпауэрмента и равноденствия пятилетку за три года, шире-выше-сильнее. Нет.

Парад, как и само по себе участие в нем, для самого фандома представлялся высказыванием совсем иного толка.

Парад был для тех, кто на собственной шкуре познал, что значит быть частью фандома. Для тех, кто не боялся выражать принятие собственной природы, даже если был далек от собственного идеала. Для тех, кто не стеснялся носить на себе символы принадлежности к фандому, даже если они вызывали у живцов страх или осуждение. Для тех, кто не жалел времени и сил на то, чтобы создавать, обсуждать, анализировать и восхищаться собственным телом. Для тех, кто не искал смысла жизни, а находил в ней — такой — всю возможную радость и вдохновение.

Парад был для тех, кто понимал, что фандом — это не просто собрание единомышленников, не просто субкультура, пускай со своими правилами, традициями, ценностями и историей. Для тех, кто уважал разнообразие и толерантность внутри фандома. Для тех, кто не считал себя хуже других, кто умел не бояться, но искренне наслаждаться собственными порывами, собственными грехами. Для тех, кто не боялся делиться своим восторгом, но не навязывал его другим. Для тех, кто не стремился к славе или признанию, а просто хотел разделить с другими то, что разделить нельзя.

Парад был для тех, кто любил фандом. И фандом любил их взамен.

Муха осторожно покосилась, украдкой заглядывая под капор, кто там шагает по сторонам? И тут же, разглядев мелькающие багряные пятна в пелене бурана, тоже поспешила ускорить шаг.

Да, иным сестрицам фандом представлялся своеобразным способом уйти от реальности в вымышленные миры, терминальной формой эскапизма, отвлечения себя от бытовых проблем, скучной рутины и бесцельности жизни. Но попадая в фандом, они сразу избавлялись ото всей этой блеклой мишуры, именуемой проживанием простой человеческой судьбы, но лишь только оказавшись по эту сторону красного капора, переступив черту, пересекая грань, Муха ощутила, наконец, что на самом деле скрывается за красной разлетайкой. Что таится в трепетной толпе парада.

Ведь если подумать, зачем вообще столь яркий цвет. Да, он прекрасно смотрится на белом фоне свежего снега, но это в неурочном мартабре. А так-то на коричневом фоне вечно раскисшей болотной землицы сочетание получается весьма мрачное, равно как и крайне грязное. Сколько раз Муха возвращалась в родную келью за толстый засов по пояс в бурых пятнах, больше похожих — да, на ту самую кровь, но уже куда позже.

Как было сказано у классика — и лишь гораздо позже смерть становится романтичной.

Но Муха не боялась смерти и до перехода. Она боялась жизни, которая не принадлежала ей. Она боялась того, что ее судьба была заранее определена теми, кто не знал ее, не понимал ее, не любил ее. Она боялась того, что ее мечты и желания были ничего не значащими иллюзиями, которые разбивались о холодную реальность. Она боялась того, что ее голос будет навсегда заглушен шумом толпы, которая не слушала ее, не ценила ее, не уважала ее.

Поэтому она выбрала фандом. Однажды сделав шаг, она отыскала то, чего не могла найти в мире болот. Она познала свободу. Познала себя, свою истинную сущность, свою лучшую версию.

Поэтому она шла на парад каждый раз, когда его назначали. Потому что парад был демонстрацией выбора, ее актом самовыражения, ее праздником. Потому что парад был ее жизнью, ее смертью, ее воскресением.