Гать (СИ)

Наступающая масса находилась покуда на самой границе видимости, однако виконт, глядевший невозмутимо, но зорко, вскоре отмечал, что она уже заметно приблизилась. Авангард несметных полчищ просматривался уже куда ближе горизонта. Под конец, когда дневной свет начал исчезать, передняя кромка сплошного людского моря достигла внешнего кольца каменных руин, некогда приходившихся на границы Желтого замка. Виконт, покачав головой, медленно сошел с террасы и тут же оказался среди немногих оставшихся в саду нетронутых цветов.

Цветы на длинных стройных стеклянным блеском отсвечивающих стеблях почти достигали высоты человеческого роста, венчаясь дюжиной листьев, а на верхушке каждого стебля распускался единственный цветок, размером и видом схожий с наполненным красным вином хрустальным бокалом. Непрозрачные внешние лепестки заключали в себе кристаллическую сердцевину цветка, где переливы граней играли тысячами оттенков. Когда вечерний ветерок слегка раскачивал цветы, их стебли вспыхивали, как угольки во тьме.

На многих стеблях цветов уже не было, но виконт внимательно осмотрел все, отмечая среди них подающие надежду на появление новых бутонов. Под конец он выбрал среднего размера цветок, растущий близ стены, и, сняв перчатку, сорвал его одним решительным движением. Капли крови из рассеченной ладони привычно брызнули в закатное небо прощальным салютом.

Пока виконт возвращался на террасу, цветок в его ладони уже начал искриться и таять — свет, заточенный в сердцевине, вырывался на свободу. Постепенно кристалл растворился, только внешние лепестки остались нетронутыми, и воздух вокруг виконта стал ярким и живым, искрящимся быстрыми сполохами, которые вспыхивали и уносились прочь, пронзая предзакатную мглу. Эта перемена изменила вечер, неуловимо преобразив структуру пространства. Темный налет веков сошел с основания башни, и она теперь сияла необычайной белизной, как будто кто-то ее вспомнил во сне. Подняв голову, виконт снова пристально вгляделся в погружающееся в ночную мглу пространство пустоши за стеной. Только самая дальняя ее кромка была освещена закатным солнцем, а огромные полчища, которые перед этим прошли почти четверть пути через руины, теперь разом растворились, будто их и не было — все скопище было отброшено назад, и теперь казалось, что это уже навсегда.

Цветок в руке виконта сжался до размеров стеклянного наперстка, лепестки его судорожно корчились вокруг исчезающего ядра. Слабые искорки мерцали и угасали в сердцевине. Виконт чувствовал, что цветок тает в его руке, как ледяная капелька росы.

Башня меж тем погружалась в сумерки уже целиком, длинной покосившейся тенью протянувшись через пустошь. Наконец, горизонт слился с небом, клавикорды молчали, и цветы в саду, не вибрируя больше в такт музыке, застыли неподвижным частоколом стеклянных прутьев.

Несколько минут виконт смотрел на них, пересчитывая в уме оставшиеся цветы, потом обернулся и приветствовал жену, шедшую к нему по террасе. Ее черное платье с длинным рукавом шелестело по каменным плитам.

«Прекрасный вечер, мой виконт». Она произнесла это с таким чувством, будто благодарила мужа за чудесную вечернюю свежесть. Ее лицо было спокойно, а волосы ее, зачесанные назад и перехваченные заколкой, были сегодня как никогда тронуты серебром. Виконт подал ей руку, и они вместе прошли на другой край террасы, где им по обыкновению был накрыт постный ужин.

«Один из самых спокойных вечеров за последние годы», — согласился с женой виконт и добавил:

«Я сорвал прекрасный цветок, дорогая моя, настоящее сокровище. Если нам повезет, его хватит на пару недель».

Он невольно нахмурился и бросил взгляд за стену.

«Каждый раз они все ближе и ближе».

Жена ободряюще улыбнулась и крепче сжала его руку.

Оба они помнили, что сад их умирает и однажды умрет совсем. Но виконта осознание такой неизбежности не спасало от тревоги. Ему казалось даже, что он порою слышит низкие отрывистые звуки голосов, долетающих сквозь пространство пустоши, зловещий, мрачный ропот, перемежающийся воплями и угрожающими криками, но он каждый раз напоминал себе, что все это лишь плод разыгравшегося воображения. К счастью, когда его жена сидела за клавикордами, богатый контрапунктами узор фуги легкими каскадами проносился над террасой, заглушая призрачные голоса, теперь же, за ужином, было слишком тихо, чтобы это досадное эхо можно было со спокойствием игнорировать.

Руины между домом и горизонтом были поделены четырьмя черными, покрытыми жирной копотью расходящимися кольцеобразными валами, гребень каждого из них каждый раз был ясно различим в косых лучах заходящего солнца. Виконт в свое время дал себе обещание никогда их не пересчитывать, но число это было слишком мало, чтобы остаться неведомым, особенно когда оно столь очевидно отмечало продвижение наступающей орды.