Гать (СИ)

— Это что же, говорит, дядя, тебя со мной попутали?

И аж снова в пыльную траву покатился, умора.

И так это все обидно выходит, что хоть плачь. Неужели даже то единственное, на что ты еще тщил себя способным — на банальную месть всему белому свету — и то тебе вышло недоступным, только смех вызывает, гляди. Смешной ты человек, доходяга.

Однако отсмеявшись ли, а быть может и попросту приметив твою обиду, обидчик твой, внезапно посерьезнев, поднялся вдруг и тебе руку со значением так протягивает, мол, вставай, что сидишь.

И главное какое дело, принимать такую сомнительную помощь, конечно, неохота, но с другой стороны ежели посмотреть — кто тебе вообще когда протягивал руку? Даже там, на заводе, хоть ты какой стакановец, а рви жилы в одиночку. Руку же навстречу протягивали разве что за одолжение перед получкой.

— Неловкая, говорит, дядя, с тобой приключилась история. Так-то подумать, выходит и правда анекдот, только не смешной. Однако не в обиду будет сказано, а дурак ты человек. Потому как убиваться по той старой жизни нет тебе теперь никакого резону. Ты и сам должен понимать, что дорога назад тебе теперь заказана, даже если бы ты вдруг не опростоволосился бы с перепугу, устроив череду некрасивых сцен, после которых тебя народная милисия бы и невиновного запросто отправила лес валить. А уж последующие твои ратные подвиги и вовсе не красят стены древнего кремля.

Да уж. И ведь правду говорит. Нашуметь ты с тех поспел преизрядно.

— Но знаешь что, говорит, дядя, мы слабость твою в силу определим. Потому что быть в розыске — это в некотором смысле обременение для непривычного человека, но с другой стороны — есть в этой позиции и положительные плюсы, покуда ты все-таки на свободе. Потому давай-ка ты умойся-причешись, да с бумажкой своей теперь почаще сверяйся, чтобы похож был — так уж совсем похож. А как ходить везде да не попадаться, я тебя научу. Но еще чему я тебя научу накрепко и насовсем — так это быть вместо себя мной.

Что это вообще такое — быть вместо себя мной.

Как это?

Бежать, но не прятаться, быть чужим среди своих и чужим среди чужих, никому не верить, ничего не бояться, а только сверкать повсюду своим золотым зубом, косить своим ленивым глазом, быть повсеместным демоном хаоса, вездесущим врагом народа, который и стружку в масло подсыплет, и песок в квашню подкинет, а уж крамолу всякую распространяет буквально каждым своим тлетворным выдохом. При этом оставаться столь же неуловимым, как ветер.

Вот что это такое. На то тебе дадена мятая эта портретка, следи, будь достоин. А еще держи некий адресочек хитрый, в самых недрах высокого замка сокрытый. Однажды вы с ним там снова встретитесь. И уж тогда решите, кто из вас — двойник, а кто начало.

А теперь уж точно — беги!

3. Неуловимый

К небу тянулся росток, к ночи стремится день

Холодный и теплый поток

Образует дрожащую тень

Пулатова

Славко стоял носом к двери и насупленно молчал. Подобный спектакль разыгрывался в их квартире каждый раз, когда его начинала донимать тягостная домашняя обстановка. Тяжкое оханье башенных часов в углу, короткий взмяв Гладислава, в очередной раз поймавшего воображаемую мышь, бесконечный свист вновь и вновь перекипающего чайника, все это с малых лет оставалось неизменным, недвижимым и непоколебимым фоном, увертюрой к посмертной оде навсегда уходящему времени. Сил все это терпеть Славко у себя наскребал буквально по сусекам, а когда сусеки исчерпывались… боже, что вообще это такое — «сусеки»? Богатое воображение тотчас повело его мысли куда-то вдаль, где на просторных деревянных палатях усиленно скреблись разнообразные вуглускры и прочие черствые колобки. В общем, к тому мгновению, когда все возможные дела были закончены, уроки на неделю вперед переделаны, книги перечитаны, а терпение Славко с оглушительным грохотом лопнуло, вот тут диспозиция и приобретала описанный выше вид. Уткнувшись носом в пахнущую старой плесенью и мокрым деревом щель дверного проема, он мог стоять теперь вот так сколько угодно, даже не особо к кому-то взывая.

Да и чего там взывать, папеньку все едино не разжалобишь, да и требовать чего-либо, стуча кулаками, от него тоже было совершенно бесполезно. Следовало действовать исключительно измором. Славка сладостно, с оттягом нюхал древесную щель, изо всех сил прислушиваясь к шумам и скрипам, доносящимся со стороны парадной, не ожидая у себя за спиной скорой реакции. В этом доме все наизусть знали, что далее последует, сколько продлится и чем успокоится. Но уступать в их семье никогда не умели.

Это была такая, если хотите, заведенная игра. За спиной постепенно разворачивался накал рокочущего монолога папеньки, который в точности согласно тексту пьесы принимался пенять на нынешнее поколение, не склонное радоваться уюту предоставленного им в безвозмездное пользование комфортного домашнего мирка с его вездесущей пыльной паутиной и лежалой шерстью Гладислава, а потому не ценящее чужие усилия по его построению.