Гать. Задержание

— Я собираюсь передать материал следователю. Он тщательно проверит ваши доводы и скорее всего полностью их опровергнет. А потом дело пойдет в суд.

— За что меня судить?! — Строева еще пыталась хорохориться, но это плохо получалось, чувствовалось, что она близка к панике.

— За соучастие в разбойных нападениях. В зависимости от вашей роли — может быть, и за соучастие в убийстве. Надеюсь, что к последним делам ваших бывших приятелей вы не причастны.

— Какие еще… последние дела? — Охрипший голос выдавал, что она из последних сил держит себя в руках.

И Сизов нанес решающий, удар.

— Три убийства. Двое потерпевших — работники милиции.

По контрасту с будничным тоном сыщика смысл сказанного был еще более ужасен.

— А-а-а! — схватившись за голову, Строева со стоном раскачивалась на стуле. Фарфоровое личико растрескалось, стало некрасивым и жалким.

— Это звери, настоящие звери! Они запугали, запутали меня… Я же девчонкой была — только девятнадцать исполнилось! Ну любила бары, танцы, развлечения… Зуб предложил фрайеров шманать, я отказывалась, он пригрозил… Он психованный, и нож всегда в кармане, что мне оставалось? Когда этот здоровый убежал, Зуб меня избил за то, что такого бугая привела…

Она захлебывалась слезами, и голос звучал невнятно, но обостренный слух Старика улавливал смысл.

— А этот, второй, только слово сказал, Зуб его ножом… Разве ж я знала, что он на такое пойдет… Я с той поры от них отошла, в последние годы совсем не видела, думала, посадили… А они вот что…

— Кто такой Зуб? — властно перебил Сизов, знающий, как пробивать стену истерической отчужденности.

— Зубов Анатолий, а Худого звали Сергей, фамилию не помню… — словно загипнотизированная, послушно ответила Строева.

Когда в кабинет вернулся Губарев, Строева сидела, безвольно привалившись к холодной стали сейфа, а Старик быстро писал протокол. На скрип двери он поднял голову и устремил на вошедшего вопросительный взгляд. Губарев замялся.

— Ну?

— Вам не звонили.

Сизов ошарашенно помолчал.

— Точно?

— Не точно, — Губарев переступил с ноги на ногу. — Как бы лучше объяснить… Плохая слышимость. Невозможно разобрать, кто звонит и кому…

Сизов что-то сказал про себя, только губы шевельнулись.

— Ладно, разберемся. Организуй машину и понятых, мы с Верой Сергеевной прокатимся по городу да съездим на Яблоневую дачу. — Майор повернулся к Строевой. — Посидите пару минут в коридоре, нам нужно обсудить небольшой вопрос…

Когда Строева вышла, майор набросился на молодого коллегу.

— Что ты плетешь? Какая слышимость?

— Помните, в позапрошлом году прорвало отопление? Архив залило, дактилопленки отсырели, отпечатки с пудреницы расплылись и идентификации не поддаются.

Сизов пристукнул кулаком по столу и опять беззвучно выругался.

— Извини… — Он немного подумал. — Ладно! Что есть, то и есть! Сейчас я проведу проверку показаний на месте, а ты займись вот этими. — Сизов протянул Губареву листок с записями. — Только очень осторожно — прощупай, что за люди, где они сейчас. И все! Вечером обсудим.

На следующий день начальник отдела заслушивал отчет Фоменко. Ему нравилось, что он внушает подчиненному явное почтение и ощутимый страх, поэтому сбивчивость доклада отходила на второй план и особого раздражения не вызывала.

— Мало ли куда могла попасть эта веревка! Номеров на ней нет, по ведомости не списывают… — как всегда глядя в сторону, бубнил Фоменко. — Можно пять лет работать да успешно отчитываться, только толку никакого не будет. Я о товарище Веселовском ничего плохого сказать не хочу, только он все это распрекрасно понимает!

— Что же ты предлагаешь? — благодушно поинтересовался Мишуев.

Глаза Фоменко беспокойно блеснули.

— Товарищ подполковник, вы меня знаете — я исполнитель. Звезд с неба не хватаю, в начальники не рвусь. Что поручат — выполню точка в точку. А предлагать я не умею. У Сизова выдумки много, он во все стороны землю роет, а что архив горячей водой зальет, и он не предвидел…

— Постой, постой. — перебил подполковник. — При чем здесь архив?

— Так он все в этом старом деле ковыряется… — обрадовавшись вниманию начальника, зачастил Фоменко. — Вчера у него под кабинетом шикарная дамочка плакала, Губарев к экспертам бегал, ну, я и полюбопытствовал… Оказалось, она замешана в убийстве, даже пудреницу на месте происшествия потеряла. — Фоменко зачем-то обернулся и привычно перешел на шепот: — Сизов собирался ее отпечатками с той пудреницы намертво к делу пришпилить, а оказалось, дактопленка испорчена. Вот блин! Кто мог предположить?

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Мишуев.

Фоменко восторженно рубанул воздух ребром ладони.

— Сизов ее и так расколол! Сказано — Сыскная машина! Спохватившись, он погасил восхищение в голосе.

— В общем, призналась дамочка по всем статьям!

Мишуев немного подумал и хмыкнул.

— Много ли стоит вынужденное признание, не подкрепленное объективными доказательствами? Как вы считаете?

— Почему «вынужденное»? — недоуменно округлил глаза Фоменко.

— Говоришь же — плакала! Значит, вынуждали ее, запугивали. Сам знаешь…

— Да они все плачут — себя жалеют! — презрительно сказал опер.