Гать. Задержание

Бил он меня долго и все старался сапогом в лицо попасть. Бьет и спрашивает, бьет и спрашивает… Забылся я, и кажется мне, вроде выстрел… Потом вода в лицо льется. Открыл глаза — Тимоха стоит, а поодаль полицай этот валяется с раскинутыми руками. Тимоха, увидев горшок на крыше, подкрался незаметно к избушке поразведать, что к чему.

— Спасибо, — говорю, — Тимоха. Выручил ты меня.

Тимоха обыскал убитого, вытащил какую-то бумажку, прочитал и только головой покрутил и сразу же заспешил.

— Прощевай, — говорит, — Василий, педели через две наведаюсь, а то фашисты катят…

Обнял меня и в лес. Только скрылся, и немцы на мотоциклах подъехали. Сначала к полицаю подскочили, потом ко мне.

— Помогите, — говорю, — наскочили какие-то люди, стали бить, а когда ваш парень вступился, то его и порешили, а меня до смерти забили.

— Дурак, — заорал на меня Хлыст, — партизаны это были. Откуда только они взялись? Целый год ни слуха ни духа не было… Куда пошли? Сколько было?

— Много, — говорю, — в сторону бочагов пошли.

Погалдели они, бросили труп в коляску и уехали, а часть осталась и Хлыст тоже. Прошли они по тропинке и собаку даже взяли, да без толку — вода там кругом, никакая собака не возьмет след… Вернулись, снова начали расспрашивать, только я сознание потерял, а очнулся: на кровати лежу, и Варвара рядом. Вечером другого дня слышу стрельбу. Меня как током ударило, выскочил на крыльцо в чем мать родила — слышу, на болоте около островов бьют. Долго стреляли, даже из минометов да пушек били. Только к полудню следующего дня стихло… Потом фашисты приехали. На подводах своих убитых привезли и раненых. Крепко им, видимо, досталось от Тимохиных ребят, те, кто своим ходом пришел, тоже почти все перевязанные были. Машина подъехала, в ней офицеры и Хлыст. Прямиком к моей избе. Хлыст вошел и говорит:

— Ну, голубок, можешь жить спокойно: никто тебя теперь пальцем не тронет… некому — всех до единого положили.

Сердце у меня захолонуло, я даже присел на лавку. Думал, что врут… Пришел в себя и отправился на плешаки… Гляжу — места живого нет, все взрывами раскидано… Я, честно говоря, догадывался, где Тимоха с ребятами прятались… В середине Ивановских Плешаков островки были, маленькие, с гулькин нос, а все же переспать на них, чтоб в воде не мокнуть, можно. Иду прямо туда, а сам примечаю: чем ближе к островкам, тем больше кустов и деревьев побито, а самый ближний остров весь минами искорежен — одни ямы с водой. Обошел я островки и ничего не нашел, окромя стреляных гильз… Домой вернулся, на следующий день решил вдоль болота пройти — может, где следы найду. Может, значитца, ребята все-таки ушли. Все пролез — пусто… Камыш да осока долго следы не хранят… В одном месте, — Дорохов задумчиво почесал переносицу, — вроде был какой-то след, похоже, кабан брюхом по осоке прошел. Да кто его знает?..

— Так, а что дальше было? — повторил Андрей, порядком уставший от этого рассказа.

— Дальше — просто, — Дорохов невесело усмехнулся. — Потом паши пришли, в деревне не задержались… А потом в конце войны забрали меня… Я, значитца, говорю, что меня Смолягин на службу к фашистам послал, а они мне — разберемся… Потом судили. Дали пятнадцать лет как пособнику… В пятьдесят седьмом освободили, значитца… Приехал домой, на работу никто не брал даже сторожем. Потом — спасибо добрым людям — помогли лесником устроиться… Детишек родил… А вот в селе!.. В селе до сих пор мне не верят, шкурой зовут, и парнишкам прохода нет…

Через несколько дней Росляков вызвал Андрея в кабинет. Он некоторое время молча рассматривал его, словно прикидывая, с чего начать. Закурил. Достал из папки какую-то бумагу. Андрей узнал свою справку о беседе с Дороховым.

— Андрей Петрович, заявление гражданина Дорохова и ваш материал рассмотрены руководством управления, и есть указания заняться этим делом. Вести дело поручено вам…

— Есть, товарищ полковник, — сказал Андрей, поднимаясь из кресла, и тут же опустился обратно, заметив нетерпеливый жест полковника. — Когда можно приступать?

— Приступать? — Росляков курил, о чем-то размышлял. — Приступать… Ты вот что, Андрей Петрович, усаживайся поудобнее, я тебе одну историю расскажу. Дело Дорохова, оказывается, тесно связано с историей гибели партизанского отряда Тимофея Смолягина.

Андрей посмотрел на Рослякова.