Гаттак

Этим утром за пределы поселка Гаттак выбираться не собирался, а потому оделся довольно легко. С первых же минут он заметил за собой слежку — из ветхого дома напротив школы вышли двое клириков в гражданской одежде и уже привычно проследовали за ним.

Пройдясь по своему обыкновению по центральной улице, Гаттак прикупил в газетном киоске свежий номер «Столичного вестника» и направился в маленькую питейную напротив стихийного рынка — идеальное место для слежки. Это заведение разведчик приметил давно, из него прекрасно просматривалась вся центральная площадь поселка, по выходным превращавшаяся в стихийный рынок. Постоянная точка скорняка из питейной видна была великолепно. Гаттак заказал варево, которое местные с уверенностью именовали чаем, поудобнее уселся у окна и приготовился к длительному ожиданию.

Начало сереть, центральная площадь Северного потихоньку оживала. Стихийный рынок разрастался. Чего только тут не было — от сушеных еще с прошлого лета грибов, разнообразных трав и ягод до вышеупомянутых шкурок да скобяных изделий. Можно было на этом стихийном рынке и продуктами разжиться: молоком, творогом, сметаной, парным мясом, яйцами, хлебом, сухарями.

Первыми, как правило, свои телеги подвозили пекари и молочники, очереди за их товаром выстраивались с раннего утра. Самое интересное заключалось в том, что очереди были разношерстными. Стояли в них все — и низшие, и высшие, невзирая ни на ранги, ни на социальный статус. И высших в таких очередях было, кстати, даже больше. Не занимались заводские работяги и их начальники подворьем — вести подсобное хозяйство для высших считалось зазорным, да и земли своей у них не было. Проживали высшие, как правило, в небольших одно-двухэтажных домах с центральным отоплением и харчевали, по большей части, на заводских кухнях. Тамошняя еда, хоть и была идеально выверена по белкам, жирам и углеводам, но вкусом не блистала. Гаттак знал это не понаслышке, он всю жизнь такой питался. В общем, в том, что у себя дома местные высшие предпочитали кормиться с рынка, ничего удивительного не было.

Удивительным было другое — то, как голод уравнивает в правах всех людей за пределами столицы Родины. Попробуй хоть один высший влезть без очереди за хлебом или молоком, его ждала бы незавидная судьба. Нет, прилюдно такого не наказывали, боялись клириков и терпели до поры до времени, так что внешне спускали с рук нахальное поведение зарвавшегося высшего. Но личность наглеца все же запоминали. После такого через пару дней, а то и через неделю «хозяина жизни» могли найти в ближайшем перелеске, замерзшим насмерть. А что? В Пустоши дело обычное — десять-пятнадцать минут без движения на морозе, и ты покойник. Чуть зазевался, оделся не по погоде или в метель заплутать угораздило — пиши пропало. Не прощала Пустошь безалаберного к себе отношения. А самое главное, для клириков-дознавателей все выглядело так, словно бедолага сам заблудился да по глупости окоченел. И это если повезет и тело найдут быстро, в большинстве же случаев люди и вовсе пропадали без следа. Пустошь зверьем лютым полна — волки, лисы, рыси, барсы, медведи. Поговаривают, в отдаленных уголках необъятной Родины можно было и гигантских медведей найти, не всех еще перебили, не до всех длань Борова дотянулась. Так вот, припорошит окоченевший труп снежком свежим, так его найдут лишь летом, когда снег сойдет. По запаху найдут, скорее всего.

За этими мрачноватыми мыслями Гаттак провел еще минут двадцать. На улице уже рассвело. Наконец пришел и скорняк — седой, бородатый, жилистый старик в ватнике, валенках и меховой шапке набекрень. Судя по виду — местный старожил. Гаттак пару раз беседовал с ним. Говор у старика чудной был, четко различим был северный акцент с примесью старины. Причем примесь эту Гаттак так и не распознал. Должно быть, старик, живущий, по его словам, один, и сам не заметил, как в долгих беседах с самим собой начал придумывать свой собственный диалект. Покупая у скорняка нарезку из заячьих шкурок (себе да Корре на стельки), Гаттак узнал, что дичь старик скупает у местных охотников.

— Мужики помоложе еще занимаются промыслом, — говорил он, — а мне уже кости не велят в Пустоши зимовничать. А раньше ведь я белку точно в глаз с двадцати шагов клал.

Скорняк шел тяжело, видно было — не тянут уже старые ноги ноши, благо санки были на ходу. Дотащил он их до своего места, снял небольшой ящичек, доверху наполненный разными шкурками, перевернул полозьями вверх да на санях же и развесил свой товар. Сам же уселся на свой ящик и принялся народ колючим взглядом облизывать. Как торговля сегодня пойдет? Купят ли что?

Гаттак взглянул на часы. Обычно весь рынок до полудня уже расходился, сейчас же было без четверти девять. Приготовившись к длительному наблюдению, историк заказал себе еще одну шашку чая и нехитрый завтрак — хлеб да яичницу.