Гаттак

Гаттак и сам ощутил воздействие этих вышек. После их тестового и финишного запусков он испытывал легкую головную боль, странную эйфорию и непреодолимую тягу возобновить ежедневные молитвы Бору, причем бороться с последним фактором было труднее всего. Складывалось ощущение, что Бор всячески настаивал на молитве каждого высшего, жаждал с ними связи. Гаттак сопротивлялся этому чувству, как мог, ведь для достижения поставленной цели местные клирики должны были заподозрить его в вероотступничестве. А первый шаг к утрате веры всем был известен — высший переставал молиться или молился неискренне, только для отвода глаз.

К слову, подрывная деятельность Гаттака на уроках истории не осталась незамеченной. Как разведчик и предполагал, Боров нанесенного оскорбления не забыл и не простил. Он следил за каждым словом Гаттака. В конце концов они с Коррой нашли подслушивающие устройства не только в своих классах, трапезной и в бане, но и в их собственной комнате. Последняя находка вынудила разведчиков придерживаться своей легенды не только на людях, но и дома. Дела же приходилось обсуждать вне школы, в основном в людных местах.

К слову, после этого открытия Корра настояла на полноценной имитации супружеской жизни. Гаттака эта перспектива не радовала, он боялся слабости своего тела и духа, неминуемо приходящих после сближения с женщиной. Но Корра была убедительна и настояла на том, что без таких ночных утех не обходится ни одна нормальная супружеская пара. Гаттак в итоге сдался, после чего ему пришлось имитировать не только любовь к Корре на людях, но и страсть к ней по ночам. Успокаивало лишь одно — Корра с присущей ей прямотой заявила мужу на одной из конспиративных встреч в баре, что тоже не испытывает радости от перспективы их постоянной близости. Выдержав небольшую театральную паузу, она все же добавила, что для дела согласна и потерпеть. Гаттак так и не понял, что именно его уязвило больше — ее нежелание сливаться с ним или это ее «потерпеть». Разумом он догадывался, что она таким образом манипулирует им, но большого значения этому не придал.

Уроки Гаттак по-прежнему вел все в той же провокационной манере. Как-то раз историк предложил поиграть в разведчиков, и дети, особенно старшие, оказались в полном восторге от игры. Суть игры заключалась в том, что в каждой своей лекции Гаттак оставлял некую секретную информацию о жизни высших в Борограде, которую дети и должны были отыскать. «Нельзя же вот так в лоб раскрывать все секреты высших, — говорил он им, — так недолго и в лапы клириков попасть».

Как ни странно, но такой подход сработал. Ребята с упоением изучали предлагаемые материалы, надеясь отыскать шифрованные послания, которыми Гаттак щедро сдабривал свои лекции. Многие даже вели конспекты, боясь упустить что-нибудь важное. Вся эта возня с шифровками, записками, ключами, невидимыми чернилами и прочей атрибутикой игры в шпионов детям очень нравилась. Уроки Гаттака никто не пропускал и дисциплину не нарушал, что вызывало у директора Борова мигрень, а в отдельных случаях и приступы тошноты. Директорские уроки, напротив, были попраны учениками самым возмутительным образом, они посещали их только из-под палки. Об усвояемости знаний и говорить не приходилось. Домашние задания по математике, которую вел Боров, дети также упорно игнорировали.

Слежку за собой клириков Гаттак заметил уже к концу второй недели. Видимо, к этому моменту Боров успел набрать необходимое количество компромата и передать его своему другу, старшему клирику Массеру. Всякий раз, когда Гаттак покидал школу, за ним следовали странные люди в штатском. Конечно, по выправке и характерному поведению следовавших за ним повсюду странных личностей Гаттак быстро вычислил клириков младшего порядка. Именно с этого дня он и приступил к реализации второй части своего плана.

После одного из своих «особых» занятий со старшими он попросил остаться костяк класса, в который входили четверо ребят. Гаттак довольно быстро разобрался с иерархией коллектива и даже составил на каждого из них собственное досье.