Гав-мяу и сердца стук

– «Ль» – ну не знаю… Если глаголица – это буквы-глаголы, то «ль» – это лить, любить, лелеять, что-то в этом духе. Собрать все вместе? – Поток любви бога солнца в каждой монете! – я сама чуть не захлопала в ладоши от своей поэтичности. За меня это сделал Зиновий Аркадьич и от души поцеловал в щеку, как пятерочницу:

– В древнеиндийском эпосе «рупия» – образ бога. Каждый, кто брал в руки рупию или рубль – образовывался и возвышался до уровня Всевышнего, – и с этой новостью ошеломленную отпустил меня в свободное плавание, так как его уже ждали товарищи, чтоб обсудить планы.

***

Время остановилось или наоборот убежало из-под моего контроля, ведь наручные золотые часики, подаренные родителями, я оставила дома, а хитроумный телефон сначала сделавшийся фотоаппаратом, потом ставший часами, вовсе перестал тикать или дзинькать – его экран нагло погас, в руке остался лишь прямоугольник пластика, желающий насладиться тишиной, как другие участники группы: гуляющие, жующие, зарисовывающие местные красоты, сидящие с загнутыми ногами за уши в позе лотоса.

Я с разинутым ртом всматривалась в звездилище (так запомнила моя память Храм солнца), когда историки уселись поудобнее на камни и землю, профессор призвал всех медитировать и сливаться с эфирным фантомом агрегата в том удобном для каждого ритме и положении, обещая вести голосом. Куда вести, я постеснялась спросить, но тоже уселась помедитировать с соратниками, ибо каждый современный человек знает, что медитация – это наше все!

Голос у профессора был гипнотический, он поведал о великом прошлом, когда каждый из нас был богом или богиней. В этот момент меня почему-то выключило из реальности, где я не богиня, и забросило туда, куда призывал попасть Зиновий Аркадьич.

Я сделалась такой воздушной, что полностью утратила связь с телом, то есть потерялось ощущение весомости, зато странным образом проявилось другое, но мне трудно было описать словами какое. Новые чувства стали моим новым телом – стремительным, воздушным и невероятно нежным. Воплощением неги на Земле!

Удивительно, даже сейчас спустя столько времени после этой поездки в Крым стоит мне воскресить тот сон или забытье, в которые я впала благодаря голосу Зиновия Аркадьича, как вновь я оказываюсь там, где небо становится космосом, но не черным и призрачным, а ярким и торжественным, похожим на парад фантастических конструктов, невообразимых объектов, сложных к пониманию землянки из 3Д.

Гигантские с целую планету миры пролетали мимо, сквозь них скользили какие-то корабли и ракеты, тут же проплывали газообразные субстанции, похожие на телескопические мыльные пузыри, переливающиеся всеми цветами радуги… Небо сверкало, звенело, мерцало и представало невероятно гармоничным… На его слаженную жизнедеятельность можно было смотреть часами: как зарождается нечто новое, как умирает старое, не мешая одно другому.

Но самым потрясающим казалось другое… Это чувство полнейшего роднения и узнавания всего видимого и невидимого. И если б меня не разбудили остервенелыми шлепками по лицу, я бы даже нашла каждому объекту имя, припомнила подробности знакомства, возможно даже смогла бы приблизиться к ним, ведь в том мире не было телесных ограничений.

– Маечка, проснитесь! У вас похоже тепловой или солнечный удар, – взволнованно шептал Зиновий Аркадьич, глядя на меня осоловевшую. Я бессвязно попыталась рассказать о космосе и что Вселенная заселена воздушными шарами, то есть мыльными.

Кто-то сзади сказал:

– Она описывает Веды.

– Маечка, да вы жрица, как Ио, – чтобы успокоить меня продолжал профессор, взяв под локоть и поглаживая руку.

В этот момент мне явственно стало понятно одно, что сегодня я буду ночевать где угодно, но не на вилле у профессора. И оказалась права: поход в Храм солнца предполагался трехдневным, жаль, что попросившись в него, я забыла уточнить этот момент.

Поэтому глядя в добрые взволнованные глаза Зиновия Аркадьича, я быстро прорабатывала сразу три плана, как это умел делать Цезарь.

Сумки и чемоданы с одеждой и копченостями, я, разумеется, оставила на вилле, поэтому, сбегая по-английски, не прощаясь, придется мне прийти прощаться позже. Можно было б бросить несчастные чемоданы, ведь документы и деньги и неработающий телефон были при себе. Но копчености! Папа этого не поймет. Папа.

– Да и староват, – думала о плане под номером два я, поближе присматриваясь к Зиновию Аркадьевичу, махающему мне своим кепи, создающему воздушные вихри, и таки не отпускающему моего локтя. – Пусть даже он мне чуть-чуть нравится. В моем вкусе, симпатичный, статный, кавалер, умен, богат… Но все-таки староват. Ну как я покажу его папе? А папе он бы понравился. Они могли бы сойтись по теме космического апокалипсиса. Но жить-то мне с ним!

План под номером три: продолжать делать вид дурехи, ведь в целом поход нравился очень, и под таким соусом дотерпеть до его окончания, избегая руки и сердца историка-фантаста.