Гавайи Миссионеры

Эбнер, с неменьшей решимостью, старался проводить уро ки только на гавайском. Он считал, что, раз уж ему суждено принести христианство на эти дикие острова, будет лучше, ес ли он сам как можно быстрее овладеет местным языком. Правда, многие алии из Гонолулу уже понимали английский, но священник собирался в дальнейшем разговаривать не только с алии. Таким образом, получалось, что когда Малама задавала Эбнеру вопрос на ломаном английском, он отвечал ей на еще более безобразном гавайском, и урок худо-бедно продолжался дальше. Например, когда преподобный Хейл начал яростно порицать местную традицию варить или печь

собак и есть собачье мясо, беседа между ученицей и учителем шла примерно следующим образом:

Собака хороню кау-кау. Ты не любить зачем? - спра шивала Малама.

Поки пилау, - пренебрежительно бросал в ответ Эбнер.

Свинья всякий раз спит грязь. Ты думать, собака тоже спит грязь?

Кела меа, кела меа, надо кушать пуаа. Пуаа - хорошо кушать, а поки плохо.

Если бы оба перестали упрямиться и говорили каждый на своем родном языке, беседа получилась бы более содержательной и простой, поскольку они прекрасно понимали языки друг друга. Но Малама вбила себе в голову что она - и только она! - будет первой на Мауи, кто заговорит по-английски. Эбнер был так же решительно настроен на то, что свою самую первую проповедь в новой церкви он обязательно должен прочитать на чистом гавайском.

Однако преподобного Хейла всякий раз раздражало еще то, что когда, наконец, ему удавалось загнать Маламу в логический тупик, чтобы ее следующее утверждение было больше похоже на признание поражения, она тут же призывала своих служанок и заставляла делать ей массаж. И пока они постукивали ее по огромному животу, перемещая по внутренностям пищу, Малама мило улыбалась учителю и произносила:

Продолжай! Продолжай!

Итак, если цивилизованные народы не едят собак, зна чит, и гавайцы тоже не должны этого делать, - преподносил Эбнер новый аргумент, и на этот раз Малама обращалась к од ной из служанок и просила обмахивать себе лицо опахалом из пушистых перьев.

Кокуо лицо этот человек тоже. Мухи очень много на ли цо, бедняжка.

И пока Эбнер беспомощно сражался с бесившими его перьями, его аргумент благополучно забывался.

Тем не менее, оба соперника уважали друг друга. Малама хо рошо понимала, что этот маленький миссионер сражается сей час за ее душу. И никакие уступки его бы не устроили. К тому же, он был честным человеком, и Алии Нуи могла доверять ему. Кроме того, она знала, что Макуа Хейл храбрый мужчина и готов встретиться с любым противником. Она чувствовала, что с ее помощью он вознамерился покорить весь остров Мауи.

"Что ж, это было бы совсем неплохо, - рассуждала Малама. - Из всех белых людей, которые появлялись в Лахайне (а она хорошо помнила и китобоев, и торговцев, и военных), пожалуй, он единственный, который принес больше, чем забрал. В конце концов, что именно он требует от меня? - размышляла Алии Нуи. - Он хочет, чтобы я больше не посылала в горы мужчин за сандаловым деревом. Он хочет, чтобы рыбных прудов стало больше, и чтобы увеличилось количество полей таро. Он требует, чтобы я защищала наших девушек от матросов, и чтобы новорожденных девочек никто бы не закапывал заживо. Все, что говорит и советует мне Макуа Хейл, правильно и хорошо". После этого мысли Маламы перекидывались на ее мужа Келоло, с которым священник запретил ей спать. "Но от Келоло я отказываться не собираюсь, упрямилась женщина. - Разве что только перед самой смертью". И так продолжалась война между Маламой и Эбнером. Однако если утром миссионер, занятый другими делами, не мог прийти к своей ученице в ее травяной дворец, она чувствовала, как ей не хватает этого маленького человечка, потому что как раз бесконечные споры с ним и составляли самую интересную и восхитительную часть всего дня. Она интуитивно чувствовала, что все то, что он говорит - истина, и он был первым человеком, который вел себя с Алии Нуи честно и справедливо, желая добра ей самой и ее острову.

* * *

Когда наступила пора рожать Иеруше, от доктора Уиппла пришли неутешительные вести: "Меня задерживают на острове Гавайи, где сразу три жены миссионеров должны родить, поэтому я не смогу приехать к вам в Лахайну. Однако я уверен в том, что брат Эбнер будет в состоянии справиться со всем самостоятельно, и роды пройдут нормально. Тем не менее, я прошу вашего прощения за то, что не смогу присутствовать при этом лично. Извините".

Прочитав это послание, Иеруша перепугалась по-настоящему. Бедная женщина волновалась настолько, что как-то раз даже предложила мужу нечто совсем невероятное:

- Может быть, нам стоит попросить помощи у кого-нибудь из местных женщин?

Но Эбнер оставался непреклонным в своем решении и снова вспомнил слова Иеремии, когда Господь запретил следовать