– Это очень плохо, – нахмурилась Алии Нуи. Немного подумав, она заговорила: – Что же нам следует предпринять?
– Возле рейда необходимо построить форт, – начал Эбнер, – и каждый вечер, на заходе солнца, под барабанную дробь должно сообщаться, что каждый матрос, который после этого предупреждения останется на берегу, будет арестован и отпущен из форта только утром. И любая девушка, которая позволит себе уплыть на корабль, также попадет в тюрьму.
– Это очень жестокий закон, – подытожила Малама и распустила собрание. Однако, как только все остальные алии разошлись, она отозвала Иерушу в сторону и заворчала: – Как ты считаешь, неужели матросы смеются над нами имен но из-за девушек?
– Я тоже смеюсь над вами! – твердо произнесла Иеруша. – Только вдумайтесь сами: что же это за народ, если он разрешает открытый разврат своим собственным дочерям!
– Но эти девушки – не алии, – попыталась найти оправдание Малама.
В ту ночь Хейлы долго спорили о том, следует ли позволять дочерям Пупали продолжить занятия в миссионерской школе. Эбнер настаивал на том, чтобы исключить всех четырех немедленно, однако Иеруша заступалась за своих учениц и утверждала, что им необходимо дать ещё один шанс. И вот когда "Джон Гудпасчер" покинул рейд, четыре злоумышленницы, аккуратно одетые в новые платья, полностью раскаиваясь в содеянном, вернулись в школу. Чем больше Иеруша читала им нотации по поводу их непростительного поведения, тем охотнее они соглашались с ней. Но когда, буквально через несколько недель, какой-то подросток на всю улицу прокричал весть о том, что на рейд встал корабль "Вашти", объявив это так: "Железный крюк "Вашти" уже упал в воду, очень много келамоку!", знаменитая четверка тут же снова удрала с уроков. В тот же вечер Эбнер настоял на том, чтобы, по крайней мере, три старшие сестры были исключены из школы. Так как в те годы количество китобойных судов, останавливающихся в Лахайне, увеличивалось с каждым разом (только в году их насчитывалось ), то старшие дочери Пупали неплохо зарабатывали и на жизнь не жаловались. Очень скоро им уже не приходилось уплывать на судна, поскольку они устроились работать танцовщицами в винной лавке Мэрфи, где позади площадки для танцев у каждой имелась своя маленькая комнатка. Там им разрешалось подрабатывать и оставлять себе половину доходов.
Правда, Илики, самой симпатичной дочери Пупали, все же было разрешено остаться в миссионерской школе, и под внимательным наблюдением Иеруши девушка очень скоро научилась понимать Библию и навсегда отреклась от посещения китобойных судов. От большинства гавайских девушек Илики отличала стройность фигуры, особенно длинные волосы и сияющие глаза. Когда она улыбалась, её красивые белые зубы служили украшением её лица, и Иеруша могла понять, почему мужчины хотели завладеть именно этой красавицей. Как-то раз миссис Хейл даже сказала своему супругу:
– Настанет время, и мы выдадим её замуж за гавайца-христианина, и запомни мои слова, Эбнер! – она станет самой лучшей женой на островах.
Правда, когда Иеруша произносила эти слова, Эбнер не слушал её. В это время он собирал для себя из кусков найденных досок (на Лахайне не было более ценного материала, чем древесина) письменный стол. Затем на этом столе разместились бумаги семь или восемь аккуратных пачек, каждую из которых для надежности прижимала морская раковина. Сейчас преподобный Хейл приступил, в сотрудничестве с другими миссионерами, находящимися на разных острова архипелага, к той знаменательной работе, которая впоследствии станет самым значительным вкладом в развитие и процветание Гавайских островов. Он переводил на гавайский язык Библию, и завершенные страницы пересылал типографу в Гонолулу, где они и печатались в небольшом количестве по мере их поступления.