Гавайская петля

Голос в трубке принадлежал типичному американцу. Только янки так глотают и половинят слова, и без того не столь уж выразительные. Звонил конгрессмен Макгилберг – он называл Темницкого Артуром, а Темницкий называл его Вильямом. «А как бы называл его Макгилберг после предъявления романтического фото с видом на собор такой-то богоматери?» – подумал Туманов. Конгрессмен был в приподнятом настроении. Его рокочущий глас разносился по всему Каяки. О, он безумно рад слышать своего друга Артура, как дела в России, там по-прежнему снег, там по-прежнему белые медведи терроризируют русских алкоголиков в ушанках, бродящих по деревням с хлебом-солью и балалайками? Как здорово, что есть возможность встретиться, они с Этель ждут не дождутся (уж Этель-то точно все гляделки проглядела). Они уже на Патикае, к сожалению, губернатор штата не сможет приехать, срочные дела, но зато ожидаются банкир Вассенберг и сам прославленный генерал Хьюго Кларк, с треском проваливший прошлогоднюю операцию в Сирии, но – тсс, об этом никто не знает и знать не должен. Похоже, конгрессмен принял на грудь. Спрашивал, когда же наконец Артур подъедет. Туманов лихорадочно жестикулировал: рассмейтесь же, бизнесмен, обрадуйтесь, чего вы такой зажатый? Темницкий промычал несколько слов – на предмет того, что радость Вильяма – ничто по сравнению с его радостью. Что он с нетерпением ожидает встречи, что наконец-то они смогут обсудить свои животрепещущие проблемы, что он безумно рад познакомиться с известным сенатором, что катер будет в пять часов, что он с огромным удовольствием представит публике своего высокоодаренного специалиста по разруливанию сложных юридических казусов.

– Непосредственнее, Артур Кириллович, непосредственнее, – проворчал Туманов, когда вконец побледневший Темницкий отключил телефон. – Неужели мне придется краснеть из-за вас?

– Как бы мне из-за вас не пришлось, – огрызнулся Темницкий. – Ума не приложу, как представлю вас этому гламурному обществу. Подставите вы меня, сердцем чую, подставите…

Павел помылся, надел все чистое, что нашлось в гардеробе Сбруева – словно на смерть собрался. Неприязненно разглядывал себя в зеркале ванной комнаты. Разделся, побрился. Все равно чего-то не хватало в отражении. Он смотрел на себя и так и эдак. Не убеждало отражение. Не верю, сказал бы Станиславский и был бы прав. Новая идея давалась с трудом, он должен был ее выносить, взлелеять, свыкнуться, смириться. Но времени на все эти действия не было. Обреченно вздохнув, Туманов забрался в зеркальный ящик, нашел там ножницы, затаил дыхание и быстро, чтобы не было времени передумать, отстриг себе половину чуба. Получился уродец – к тому же мрачный, всем недовольный и склонный к пьянству. Дальше было веселее. Он кромсал себя ножницами и что-то напевал. Когда кромсать стало нечего и череп превратился в заросшую островками моха кочку, намылил голову, взял станок и принялся освобождать свою голову от остатков растительности. Смыл пену, недоверчиво ощупал голый череп. Как и всякий человек, он представлял свою голову ровной геометрической формы и страшно удивлялся, находя какие-то бугры, впадины, угловатости, в корне противоречащие представлению о мужественности и сексуальной привлекательности.

– Уродец вы, Алексей Михайлович, – сказал он своему отражению, натянул одежду, черные очки, чтобы было не так стыдно, и вышел из ванной.

– Что, Алексей Михайлович, вас уже без конвоя выпускают? – буркнул, мимоходом покосившись на него, Темницкий. Он шел в гостиную под присмотром Ордынкина. Туманов снял очки – Темницкий отшатнулся.

– Вы?.. Вот же черт попутал… – с усилием улыбнулся Артур Кириллович. – Принесли себя в жертву? Поздравляю. Думаете, это вас спасет?

Ордынкин заржал и показал большой палец, одновременно постучав другой рукой по лбу – дескать, совсем вы на головку долбанулись, Павел Игоревич.

Морское «такси» прибыло ровно в пять. Небольшая белоснежная яхта пришвартовалась к причалу в тот момент, когда четверо мужчин, все в темных очках, в хороших костюмах, выгрузились из джипа. Кошкин бросил ключи от машины светловолосому пареньку в униформе местной парковки. Тот кивнул и отогнал машину на стоянку.

– Когда вернетесь? – деловито спросил паренек, отмечая что-то в блокноте.

– Завтра к вечеру, – процедил сквозь зубы Темницкий.

«Если вернемся», – подумал Туманов.