Гавайская петля

Он ловил на себе испытующие взгляды Темницкого. Предприниматель нервничал, хотя старался казаться спокойным. Туманов был невозмутим, теперь он знал, как себя вести. Он ничему не удивлялся, не показывал своих чувств, делал вид, что все происходящее ему не в новость. Отдельные неудобства доставляли очки, которые он таскал на носу. Диоптрии терпимые, но раздражали, мир через стекла очков представал в искаженном свете. Он терпел – очки и новая «прическа» меняли его внешность кардинально. Все отмечалось чисто автоматически. Вычурная ограда на пол-леса, стриженые лужайки, декоративные кустарники, скульптуры фривольного содержания, дорожки, вымощенные цветной галькой, роскошный белый особняк с колоннами, раскинувший свои крылья на запад и восток. Несколько машин на парковке (средства доставки до особняка), люди суетились на огромной лужайке, круглые столики, расставленные в шахматном порядке, густые ветвистые деревья в сквере на западной стороне, треск вертолетов где-то за сквером…

Депутат унесся по своим организаторским делам, а смуглые личности в белых ливреях и с приклеенными улыбками сопроводили гостей в особняк. Павел потерял из виду Темницкого – «дорогих» гостей селили в бельэтаже, сопровождающим отводили помещения попроще на первом этаже, и опять же согласно статусу: помощникам и прочим референтам – комнаты понаряднее, персоналу и телохранителям – обычные. Меньше всего его волновал интерьер в помещении, где предстояло провести одну ночь. Нечто подсказывало, что ночевать он сюда не придет. Скользнул глазами по предметам интерьера, подошел к окну. В разрывах между стриженой азалией просматривалась лужайка. Мужчины и женщины в белых ливреях застилали столы скатертями. Виднелись небольшая эстрада, наваленные горкой инструменты, ударная установка. Ближе к ограде прогуливались люди из службы безопасности. Уж этих с другими не спутать. По лицам, по взглядам, по комплекции…

В дверь поскреблись. Не успел Туманов рта раскрыть, как в комнату просочились озабоченные помощники.

– Павел Игоревич…

– Да тихо вы! – Он приложил палец к губам. – Давайте в коридор…

Не хватало еще, чтобы их тут подслушивали. Маловероятно, но от свихнувшихся на безопасности янки можно ждать чего угодно. Он вытолкал оперативников в коридор, вышел сам. Сновали люди, все занятые, вряд ли их стал бы кто-то подслушивать.

– Павел Игоревич, – зашептал Кошкин. – Ну хорошо, пока прокатывает. Но что нам делать? Оружие отобрали, дали лачугу, в ней еще двое таких же, правда, по-русски ни хрена не лопочут… Нам и охранять тут нечего, автоматически обязанности телохранителей переходят к службе безопасности; но и к гулянке мы примкнуть не сможем – это вы тут высшая каста, блин, а мы, как всегда, второй сорт…

– Особенно я – каста, – усмехнулся Туманов. – Ребята, держитесь с краю, шныряйте, высматривайте. Засечете Вердиса или что-нибудь интересное – хоть звоните, хоть так говорите. Ведь вам не воспрещается со мной разговаривать – да и с Темницким не воспрещается. Только не лезьте к небожителям – а то почувствует кто-нибудь неладное.

– А вдруг Вердис нас узнает? – Кошкин осторожно потрогал засохшую рану под волосами.

– Да и хрен с ним. Не хотелось бы вспугнуть его раньше времени, да что делать? Ну узнает – и что? Выхватит пистолеты, начнет палить? Хрен он их выхватит. Постарается улизнуть? Не уйдет он далеко в джунгли. А побежит, мы его накроем. Заклинаю, парни, смотрите во все глаза.

Внезапной встречи с Вердисом он не боялся. Не узнать в нынешнем Туманове небритого субъекта четырехмесячной давности, страдающего утомлением и повышенной внушаемостью. А назреет встреча – он найдет по этому случаю уединенное помещение. А уж следствие (или вскрытие) покажет, что убийца, как всегда, дворецкий.

Время сжалось, нервы звенели, и с каждым часом напряжение росло. Давно стемнело, зажглись фонари, а по краям лужайки – огромные факелы в специальных вычурных стойках. Играла банда музыкантов – то что-то нейтральное, то заводное кантри, то классический рок-н-ролл. Лужайку наводнили мужчины в дорогих костюмах и женщины в нарядных платьях. События неслись. Поверхностно отложился в памяти процесс знакомства с сенатором Мартином Стэнхиллом, но отпечатался портрет самого сенатора. Вынырнул из-под земли неугомонный конгрессмен Макгилберг, схватил под локоть блуждающего на лужайке Туманова, подволок к Темницкому. Заодно представил «господину Сбруеву» свою жену Этель (наметанный глаз уловил, как торопливо она отошла от Темницкого) – приятную русоволосую женщину с печальными глазами. Беседа с сенатором – представительным, цветущим, обожающим улыбаться. Вопреки составленному образу, сенатор Стэнхилл оказался не лишенным обаяния, высоким, типичным американцем и не очень старым. Представление «многообещающему российскому предпринимателю, работающему по нашей теме, состоялось чинно, приветливо; сенатор пожал руку и Туманову (ладошка у сенатора была мягкая, но не вялая), взглянул на него с интересом.