Гавайская петля

Туманов прибежал на поляну с обидным опозданием. Но что он мог сделать? Царила полная неразбериха. Охрана пребывала в замешательстве, не успела пресечь трагедию, и этих нескольких мгновений хватило, чтобы учинить побоище. Туманов покатился под кусты, чтобы не схватить пулю, и наблюдал оттуда, потрясенный. Люди в панике разбегались, орали, падали мужчины, женщины. Кошкин и Ордынкин стояли посреди поляны и поливали во все стороны. Кончились патроны – выпали пустые магазины, вставили новые, и снова шквал свинца. Кончились эти – повыхватывали из-за поясов «Сфинксы»; кружились, выискивая мишени, стреляли прицельно, избирательно… Повалился с тележки гигантский торт, похоронив под собой официанта. Пули кромсали музыкальные инструменты на эстраде и не успевших разбежаться музыкантов. Дергался в агонии, истекая кровью, сенатор Стэнхилл. Ржал, носясь по поляне, опрокидывал столы, топтал людей безумно красивый, отливающий блеском черный жеребец – подарок сенатору, объявленный генералом. Пуля попала в голову животному, оно повалилось, задергало ногами. Люди падали, поляну устилали тела. Полз, давясь кровью, упитанный судья Джордж Бреслин. С криками поп'aдали политик Лобовски и генерал Хьюго Кларк – последнему пуля угодила в затылок, не слишком-то благородная смерть. Мелькнуло красивое вечернее платье – Джулия Гарлинг перепрыгнула через низко стелющийся кустарник; пуля попала в ногу, она пронзительно закричала, но, кажется, выжила. Бруно Крэйг при первых же выстрелах повалил стол, скорчился за ним, отползал, оттаскивая стол за собой. Потом вскочил с удивительной для своей комплекции прытью, схватил блондинку, которая визжала и билась в припадке, прикрылся ею, стал отступать. Она вырывалась, колотила ногами – и обмякла, нашпигованная свинцом. Крэйг отбросил ее в сторону, повалился в неосвещенный кустарник… Дергался, испуская горлом кровь, банкир Вассенберг, рухнул как подкошенный неуклюжий Тоби Эмерсон, давно затих шаловливый Сэмми с куском недоеденного торта в глотке… Шевельнулось что-то за разбитой эстрадой, и Туманов чуть не задохнулся. Темницкий! Жив еще, курилка! Нормальный парень, и чего он бочку на него катил? Согнулся в три погибели, схватил в охапку визжащую Этель – и рванул с тяжкой ношей саженными прыжками через лужайку. До деревьев бежать было метров двадцать. Он петлял, как заяц, увертываясь от пуль. А Ордынкин методично в него стрелял – спокойный, уравновешенный, прикрыв для верности левый глаз. Но разладилось что-то в этих парнях, уходила энергия, генерированная установкой, наблюдались первые признаки заторможенности. Каждый выстрел звучал с запозданием, пули взбивали фонтанчики под ногами Темницкого. Ордынкин словно засыпал. Но очнулся, вскинул пистолет, когда Темницкому до деревьев осталось бежать какие-то метры. Туманов подскочил, услышал свой дикий вопль – понесся на Ордынкина, повалил за мгновение до выстрела, врезал по челюсти. И тут же откатился, засеменил на четырех конечностях, полз, озираясь, видел, как поднимается Ордынкин на шатких ногах, хмурит брови, высматривает упавший в траву пистолет…

Деморализованной охране хватило минуты, чтобы собраться с духом. Они уже неслись по дорожке вдоль дома, выбегали на поляну. А Кошкин с Ордынкиным уже не стреляли – кончились патроны. Свою «великую» миссию они выполнили и теперь спокойно ждали, пока их нашпигуют свинцом. Ждать осталось недолго – бравые охранники принялись палить. Кошкин и Ордынкин корчились под градом свинца, пули рвали тела, выбивая фонтанчики крови…

А Туманов уже катился по каким-то темным «задворкам» – потрясенный, ошарашенный. И сценка перед глазами двухдневной давности – дрожащее лицо Левица, его спотыкающийся голос: «Бастион», сидящий в подполье, хотел бы видеть мертвыми и сенатора Стэнхилла с его окружением, и Вердиса – у них свои резоны. Но вряд ли у «Бастиона» получится – наша бывшая организация ослабла, у нее уже нет былого влияния и возможностей…» Ошиблись, Александр Моисеевич. И возможности есть, и влияние, и вербовка нужного контингента пока еще получается…

– Их не двое, был еще и третий! – орал кто-то из охранников. – Ищите его, он где-то здесь!

Но «здесь» его уже не было. Туманов полз, прижимаясь к земле. Закатился за «стильное» свечное дерево, перевел дыхание, встал на корточки, пополз дальше. Перекатился через аллею, поднялся, побежал, ориентируясь по памяти, к задним воротам. Вырос в свете фонаря, грязный, страшный, с безумными глазами. А здесь ничего не менялось – открытый джип так и стоял в конце аллейки, упираясь задом в закрытые ворота. Шпана Крэйга, естественно, не спала – трудно спать под такой грохот. Их было по-прежнему четверо, они подпрыгивали от нетерпения, бряцали автоматами, а когда увидели перед собой расхристанного мужчину с сумасшедшим взором, насторожились, наставили на него оружие.

– Там засада! – прохрипел Туманов, размахивая перед собой руками. – Не стреляйте, я свой, там засада! Открывайте ворота, олухи, чего ушами хлопаете! Открывай, кому сказано, это приказ Крэйга! Выводи машину!