Гавайская петля

Туманов завяз в этих джунглях, как мошка в паутине. Как удобно, что на Гавайях нет ни змей, ни крокодилов, ни прочей хищной нечисти. Но с избытком всего остального, что и полагается в джунглях. Он стряхивал с себя каких-то причудливых насекомых, отмахивался от гнуса, штурмующего открытые участки тела, вздрагивал, когда с ветвей слетали птицы с ярким оперением и дурными голосами. Какое-то время Павел двигался вдоль оврага, наблюдая за солнцем. Снова пришлось переправляться – иначе он просто не попал бы на север. Рубил дорогу в зарослях, задыхался. Желание бросить все к чертовой матери было невыносимым – лечь, уснуть, а там посмотрим. Но позволял себе лишь кратковременный отдых, переводил дыхание и снова рвался в бой. День пронесся, как товарный состав. Опомнился, когда нагрянули сумерки. Ну что ж, основную задачу он, кажется, выполнил – оторвался от погони. Туманов ломал ветки, таскал охапки папоротника – спешил соорудить себе убежище до полной темноты. Смастерил подобие детского шалаша, забрался в него, завернулся в пальмовые листья, забылся нервным сном.

Наутро, весь покусанный, с головой, исполненной всей болью мира, пытался сделать несколько физических упражнений, куда-то брел, путаясь в лианах, свисающих с деревьев. Наткнулся на ползучее растение с чашеобразными листьями, заполненными росой, жадно выпил, облил голову. Вспомнил, что в желудке больше суток не было ничего похожего на еду, и эта мысль скрутила желудок. Первая же птица, спорхнувшая с ветки, стала жертвой его мачете. Он обдирал с нее перья, а она дрожала, издавала какие-то звуки. Кровь текла по рукам – он не смог съесть ее сырой. Вышел из того возраста. Затошнило, начались спазмы. Туманов сделал костерок, насадил тушку на зеленую ветку, стал держать над костром, угрюмо глядя, как она обугливается, глотая слюнки. Потом проглотил невкусное жесткое мясо, пахнущее «химией» и испражнениями.

Мысль о том, что вторую ночь в джунглях он не переживет, стала лозунгом. Он рвался на север – погода, как ни странно, благоприятствовала.

И Бог услышал его молитвы – он вышел на дорогу.

Услышал треск мотора, повалился за пышное растение с лучевидными листьями, похожее на агаву. Местность открытая – какая-то проплешина на теле джунглей. В России такое поле заросло бы молочаем и клевером – на Гавайях оно было усыпано цветами. Из-за поворота выскочил открытый джип, похожий на коробочку, и стал приближаться. У машины были серьезные проблемы с развалом-схождением – водитель яростно крутил баранку, чтобы удержать машину на дороге. Плюс огромная «грыжа» на переднем колесе. В джипе подскакивали четверо. Ничего нового – «простые» местные парни, проходящие службу в воинстве Крэйга. Пестрые, как попугаи, вооружены чем попало – от доисторической берданки (времен, наверное, Джеймса Кука) до громоздкого бельгийского пулемета «Миними» с пристегнутой коробкой на двести патронов. И что они могли рассмотреть на такой скорости? Но, видимо, пытались – вертели головами, как сычи, а физиономии были такие сосредоточенные, что сразу было понятно – у парней ответственная миссия.

Туманов проводил их взглядом – они скрылись за поворотом. Закрыл на минутку глаза, представил, как срезает их длинной очередью, захватывает джип и начинает увеселительные поездки по острову. Приятно, черт возьми. Ну сколько можно ходить пешком?

Он осмотрелся. За поворотом, отрыгнувшим эту каракатицу, дорога уходила, вероятно, на север. Не асфальт, в который закатаны дороги на южной стороне – для удобства передвижения людей из приличных сословий, – рваная колдобистая грунтовка, по которой проехать может только джип. За дорогой, в месте поворота, громоздились скалы, чуть правее – надоевший лес, напичканный лианами-паразитами. Вдоль опушки порхали огромные бабочки удивительных расцветок. Попугаи перелетали с ветки на ветку, орали, трещали, гугукали.

Это было именно то, о чем мечтает любой российский турист. Не стоило выходить на дорогу. Если это северное направление, то можно отправиться параллельно дороге. Туманов допустил, таким образом, серьезную тактическую ошибку. Он шел через заросли, они смыкались у него за спиной, пропало небо, он чувствовал себя в каком-то замкнутом пространстве. Несколько раз он порывался вернуться на дорогу и каждый раз твердил себе: еще немного, еще чуть… Он был той самой классической коровой, которую еще можно заставить подняться по лестнице, но вот заставить спуститься – уже никак. А когда заголубел просвет, Павел, забыв о том, что хотел минуту назад, принялся яростно рубить просеку, вывалился на опушку…