Гавана, год нуля

Тогда, помнится, я поднялась и, всем своим видом выражая неудовольствие, окинула друга взглядом, призванным выразить, что, если мой способ мышления кажется ему наивным, пусть поищет себе кого-нибудь другого, с более эффективным складом ума. Эвклид сначала смотрел на меня с серьезным выражением, но потом, очень медленно, на лице его стала проступать улыбка, зародившись в правом уголке губ, а затем растянувшая весь рот. «Я тебя просто обожаю, знаешь?» Он произнес это чуть позже, глядя мне прямо в глаза. И прибавил, что вовсе не хотел меня обидеть, хотя моя реакция умопомрачительно сексуальна; что он, конечно, стареет, но это вовсе не причина, чтобы перестать восхищаться моим умом и моей плотью. Так и сказал: твоей плотью. И если то, что он назвал меня наивной, обидело меня, то с его стороны — тысяча извинений.

Я улыбнулась, опуская голову, чтобы разорвать зрительный контакт. Есть на свете такое, в чем мы можем убедиться только с течением времени. Тело меняется, теряет гладкость, покрывается пятнами, стареет, но что поразительно: внутри него, по крайней мере внутри той части, которую мы называем головой, словно ничего не происходит, там ты все тот же, прежний. Думаю, не будь у нас зеркал, не было бы и слова «стареть». Конечно, быть может, кто-нибудь и заметил бы некие физические перемены, но без зеркал было бы намного труднее понять, в чем их причина. И тогда такой человек пошел бы к психологу и сказал: не понимаю, док, что со мной происходит, но что-то я быстро стал уставать. Психолог, которому тоже было бы неведомо понятие «стареть», посмотрел бы на своего пациента, которого чисто внешне нельзя было бы назвать двадцатилетним, и пришел бы к выводу, что проявившиеся объективные отличия в его внешности причиной своей, несомненно, имеют проблемы в эмоциональной жизни. Именно так — что-то разладилось в эмоциональной сфере пациента, отсюда и усталость. Ничего другого и быть не может. Пациент среднего возраста в полном удовлетворении отправился бы домой, растроганно размышляя, что, по сути, это полная ерунда, эмоциональные проблемы можно уладить, к чему и следует немедля приступить. Хотя бы попытаться, например, по дороге домой начать подкалывать юных девиц. Смешно ведь. Нет? Стареет тело, в котором живет разум. Риск в том, что порой, будучи заключенным в клетку тела, разум превращается в ловушку для самого себя, начинает подгнивать, и тогда, что логично, процесс меняет направление. Состарившийся разум овладевает телом. И это думаю я, и есть начало смерти.

Эвклид всегда был соблазнителем и не перестал им быть, в его мозгу и в его глазах продолжали жить плотские желания. Обида моя в тот день прошла очень быстро. Эвклид поглядывал на меня, и в сердце моем зарождалась какая-то… нежность, что ли. Как бы это объяснить? Я почувствовала волну, прокатившуюся по моей грудной клетке. Понимаешь меня? Уже довольно давно он перестал быть для меня «подходящим мужчиной», но дело здесь не в возрасте, дело в привычке, в той дружбе, которая нас соединяла; несмотря ни на что, я для него была не только подругой, но и «подходящей женщиной».

Я подняла глаза, увидела, что взгляд Эвклида устремлен на меня, и поняла, что он меня хочет, но увидела еще и то, что он в каком-то смысле очень одинок и что я для него важна. Многие из его ожиданий и мечтаний отправились к чертям: остался без семьи, ушел в отставку, живет с матерью — все как будто медленно и неуклонно соскальзывало к такому состоянию, в котором человек слышит приговор: нет места мечтам. Но Эвклид сопротивлялся. Мой Эвклид будет хвататься за стены, чтобы, насколько возможно, замедлить это скольжение. Для этого у него есть его ученые книги и его великая мечта: найти документ Меуччи. В тот день я поняла и еще одно: я нужна ему, потому что без меня он не сможет подобраться к Леонардо, я — главное, ключевое, звено в цепи между ним и писателем, и если он захочет узнать все, что известно Леонардо, без меня ему никак не обойтись.

Я глубоко вздохнула и наконец сказала, что если Леонардо что-то знает о документе, то он сам расскажет мне, это вопрос времени, и незачем переживать, я справлюсь. Эвклид улыбнулся, ничего не ответив, и тогда, поскольку он ничего не сказал, вернее, как раз по этой самой причине я потянулась к нему и коснулась своими губами его губ. Поцелуй получился кратким, но все же это был поцелуй. Когда я отстранилась, он опять промолчал, и тогда уже улыбнулась я и сказала: «Я тоже тебя обожаю, ты ведь знаешь?»

7

Анхеля я увидела только спустя несколько дней после его возвращения из Сьенфуэгоса, потому что на работе у меня случился завал. По телефону он сказал, что хочет меня видеть, и предложил провести у него ночь с пятницы на субботу, потому что в субботу он хочет свозить меня в одно чудесное, «мистическое» место. Я, конечно, согласилась. Анхель обладал даром создавать иную действительность — то роскошный ужин в разгар кризиса, то вечера валяния на полу, в общем, нечто такое, что позволяло сбежать от обычной рутины.