Гавана, год нуля

В рассказе Анхеля кое-что оставалось непонятным, но расспрашивать его мне не хотелось: в тот момент это, пожалуй, было бы опрометчиво. Анхель — добрый малый, до мозга костей пропитанный любовью к женщине, и он привержен идее, что только после завершения цикла прошлых отношений ему удастся в достаточной степени очистить душу, чтобы начать другую историю. Другой историей была я, и, следовательно, в завершении этого его цикла я была кровно заинтересована. Но для этого совершенно необходимо, чтобы мой ангел заполучил обратно злосчастный документ Меуччи. Вернув реликвию, Анхель сможет перейти к финальной части своего плана — отправить все это Маргарите и почувствовать себя чистым, освобожденным, вольным обратить свой взор полностью на меня. После чего, несомненно, первым делом состоится мой переезд к нему в Ведадо и начало нового этапа в моей жизни — более интересного и многообещающего, чем тот, что я проживаю в данный момент. Судя по тому, что он говорил вечером, его тревожило то, что документом завладел Эвклид и расставаться явно не планировал. Анхель понятия не имел, какое применение бывший свекор ищет этим каракулям на ветхой бумаге, но в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что Эвклид никогда не выпустит документ из своих рук, за которым охотился годами. Анхелю было весьма и весьма непросто придумать, каким образом заполучить назад реликвию.

Но мне раздобыть эту вещь тоже будет непросто. Но я, по крайней мере, знаю, для чего Эвклиду манускрипт. Человек, способный украсть идеи у студентки, чтобы потом опубликовать их под своим именем, получив признание и деньги, — что он мог сделать с оригинальным свидетельством об изобретении телефона? Здесь нужно иметь в виду, что в те времена, за исключением разве что Италии и пары-тройки знатоков этой темы, Меуччи был совершенно никому не известен, и в свое время находились журналисты, обозвавшие его безумным итальяшкой за попытки присвоить изобретение, которое, как всем прекрасно известно, принадлежит Грейаму Беллу, что зафиксировано в патентных бумагах и на скрижалях истории. В том, что Белл изобрел телефон, сомнений нет, беда только в том, что он изобрел его на несколько лет позже Меуччи. А именно в 1876 году Белл запатентовал свое изобретение и произнес ставшую исторической фразу, переданную по телефонному проводу: «Будьте добры, подойдите ко мне, мистер Уотсон, вы мне нужны». Но изобретателем телефона следовало считать Меуччи, потому что свой эксперимент итальянец провел уже в 1849 году. Однако этому не было никаких письменных свидетельств. Доказательством мог стать тот самый документ из семейного архива. Каракули, как выразился Анхель, представляли собой не что иное, как схему эксперимента, а тебе должно быть известно, что естественные науки словами не изъясняются, слова — это для искусства и философии, а наука говорит цифрами, формулами, графиками или схемами. Ученый, прежде чем раскроет рот, схватит карандаш и начнет что-то чертить, оставлять те самые каракули, которые для людей сведущих станут не каракулями, а доказательствами. И если Эвклид оказался способен украсть мою работу, то представь себе, что он может сделать с доказательством изобретения телефона. Я отдаю себе отчет, что это не первоочередная задача человечества на планете — установить первого изобретателя телефона. Это не самое необходимое знание. Однако не будем забывать Эйнштейна: все относительно. Когда у тебя нет ничего, даже самая малость может стать чем-то большим. Здесь, на Кубе, в год нуля, Эвклид мог стать важной фигурой и даже обрести известность в международных научных кругах, мог отправиться на какой-нибудь конгресс с докладами, читать лекции и в один прекрасный момент увидеть себя тем, кем всегда хотел быть: именитым ученым, а не неудачником, таскающим ведрами воду перед очередным отключением электричества. Или же, на худой конец, заработать деньжат на пропитание.

Цели его были предельно понятны, однако некоторые детали сбивали меня с толку. Маргарита сказала Анхелю, что семейная реликвия находится у ее отца. Поразмыслим: если документ у Эвклида, то зачем он разболтал мне о нем? Если документ у него, с его стороны было бы правильнее держать язык за зубами, чтобы никто ничего не знал. Разве нет? Однако, стоило мне упомянуть о моем разговоре с писателем и итальянкой, он тут же вытащил и показал мне папку, набитую информацией о Меуччи, а также вкратце изложил историю документа. Ведь именно от него я и узнала о его существовании. Это показалось мне очень и очень странным. И что мы имеем?