Гавана

Когда бритье наконец закончилось, он встал, расплатился и поспешно вышел. Ну, и куда теперь? Может быть, на рынок, что на Пласа-де-ла-Катедрал? Там постоянно толпятся всякие бездельники, в том числе доморощенные радикалы и реформаторы. Торопливо шагая по забитой людьми узкой морщине, называвшейся улицей Эмперадо, Спешнев не мог отделаться от забавного впечатления, что все, кто попадается ему по дороге, бормочут одни и те же слова.

Не выдержав напряжения, Спешнев нырнул в большое кафе, находившееся сразу же за собором. Заведение было переполнено, и пока он пробивался к стойке бара, чтобы заказать кофе-эспрессо, то слышал со всех сторон обрывки разговоров.

Обнаружив какого-то мужчину, который вроде бы тоже был один и прислушивался к разговорам, Спешнев подошел к нему и заговорил:

– Вы слышали?

– Слышал о чем?

– Ну как же, об этом. Все говорят, что завтра.

– Ха, завтра! Я слышал, что сегодня ближе к вечеру.

– Наверно, дело в том, что такие вещи нельзя спланировать очень точно.

– По мне, так лучше ничего об этом не знать. Но если это не случится сегодня, то, сами понимаете, все слухи об этом болтуне станут просто смешными, скажете, нет?

– Полагаю, вы правы. Просто я слышал, что этот парень только болтает, а ничего не делает.

– Но если он участвует в этом деле, то, возможно, оно все же куда-нибудь сдвинется.

– Язык у него хорошо подвешен.

– Его речь по радио, когда умер Чиба…

Кастро!

– …была прекрасной, но в итоге так ни к чему и не привела. Может быть, на этот раз получится по-другому.

Но Спешнев уже скрылся в толпе.

Ну и где же этот поганец? Конечно, его нет ни в одном из излюбленных мест. Ни в парке Сан-Франциско, где собираются шахматисты и где он частенько проводит время. Ни в одном из кафе вокруг холма, на вершине которого расположился университет, ни на великолепной лестнице, ведущей туда, ни среди прогульщиков в кафетерии юридической школы. Его не было нигде, кроме… в это было трудно поверить, еще труднее представить себе… но неужели он действительно работал?

Поэтому Спешнев нашел старый, насквозь прогнивший дом, миновал темный коридор, поднялся по темной лестнице и проследовал по балкону, опоясывавшему узкий внутренний двор-колодец, читая номера на выцветших разбитых дверях, пока наконец не отыскал нужную дверь.

Он постучал.

Вскоре за дверью послышались легкие шаги, детский плач, и в конце концов дверь приоткрылась – на самую малость. В щелке показалось очаровательное личико и смерило его подозрительным взглядом. До чего же хороша!

– Э-э, он здесь?

– Кто вы такой? – резко спросила она.

– Друг. Он меня знает. Мы встречаемся в парке.

– Он пишет свою речь.

– На завтра?

– Он сказал, что на сегодняшний вечер. Так что вам лучше уйти.

– Мне очень нужно встретиться с ним.

– Почему же?

– Сеньорита… Мария, если я не ошибаюсь?

– Мирта. Но откуда вы обо мне знаете? Он никогда не берет меня с собой.

– Он часто говорил о вас.

– Ха! Он никогда не говорит обо мне! Я для него не существую, кроме тех случаев, когда он пребывает в определенном настроении. Он…

Спешнев поторопился перехватить инициативу, прежде чем девушка успела погрузиться в пучину безутешного горя.

– Мирта, вы же не хотите, чтобы сюда пришли полицейские, не так ли? А ведь это будет гораздо хуже. Аресты, избиения – одним словом, скандал. Подумайте о родителях, о чести семейства. Именно поэтому так важно, чтобы я встретился с ним.

Мирта продолжала рассматривать его.

– Кто вы такой? Вы говорите как испанец.

– Да, у меня есть испанский опыт, и немалый. Именно там я и выучил язык. Я вам не один из этих легковозбудимых кубинцев.

– Ладно. Но если он разорется на меня, я тоже выйду из себя.

– Он расцелует вас.

– Вот в этом я очень сомневаюсь.

Спешнев шел следом за ней через не такую уж большую квартиру, слышал отчаянный плач ребенка и видел по сторонам признаки постоянной борьбы между женской опрятностью и презрением мужчины к порядку – наваленные грудами книги и расставленные ровными рядами безделушки.

Вскоре он оказался в спальне, расположенной в дальней части квартиры, где и обнаружил Кастро. Тот сидел без рубашки, выставив напоказ подернутый жиром торс; глаза у него были спрятаны за толстыми стеклами очков. При свете голой электрической лампочки Кастро лихорадочно что-то писал.

Услышав шаги, он вскинул голову, увидел Спешнева, но даже на мгновение не задумался о немыслимой странности появления этого человека у него в доме: такого не бывало прежде и не предвиделось в обозримом будущем.

– Послушайте и скажите, что вы об этом думаете, – сказал он и прочел, прокашлявшись: – «История нас оправдает. Наше дело правое. Нам нужна не нажива, а свобода, не господство, а равенство. Но свободу нельзя получить без жертв».

– Идиотство, – отрезал Спешнев. – Ты молодой дурак, которому не терпится попасть в гроб.

– Нет-нет, – возразил Кастро. – Я с вами не согласен. Это очень выгодная возможность, и я должен ею воспользоваться. Я ведь сразу получу множество сторонников. Огромную силу. Так что это…

– О чем ты говоришь?

В этот момент молодой человек наконец-то осознал, что ситуация, мягко говоря, неординарна.