Гавана

Двое мужчин сидели в кафе на площади Хосе Марти в старом городе. Один, в прекрасном костюме западного банкира, поражал своей элегантностью, другой, напротив, имел богемный вид: мятые полотняные брюки, красная бандана на голове и потрепанные эспадрильи на костлявых ступнях. Он также носил большие изящные черные очки для защиты уязвимых глаз поэта от яркого солнца. Вероятно, при желании кое-кто мог бы принять их за Т. С. Элиота и Эзру Паунда[47].

Спешнее вынул из кармана банан, очистил и начал есть.

– Он убежал. Он прервал контакты, – принялся объяснять Пашин. – Вас прислали сюда, чтобы вы наставляли его и руководили его поступками, а также убили человека, который приехал, чтобы убить его. Вместо этого вы дважды – дважды! – спасаете этого американца, а теперь объект сбежал из-под вашей опеки, и Москва требует от меня объяснений. Может быть, он вообще забросил политику, женился и вознамерился жить в деревне и плодить детей.

– Знаете, Пашин, в бананах невероятно много калия. Угощайтесь.

– Я вам не обезьяна. Бананы – это для обезьян.

– Два предположения, и оба весьма спорные. Во всяком случае, можете не беспокоиться: этот парень никогда не бросит политику. Он слишком безумен. Он на самом деле верит в такой дурацкий предрассудок, как предназначение. Кроме того, он любит практиковаться в ораторском искусстве перед зеркалом и восхищаться своим невероятным героизмом и красотой. Нет, я отправил его из города, потому что боялся общей чистки после убийства Эль-Колорадо. Ваши фашиствующие империалисты всегда поступают именно так. Расслабьтесь. Съешьте банан. Трахните вашу секретаршу.

– Как же вы беспечны! У нас есть определенное задание, а вы больше заботитесь об американском гангстере, которого прислали сюда с целью убить человека, отданного под вашу защиту, чем о вашем подопечном.

– На самом деле я считаю, что очень хорошо защитил его.

– Спешнев, вы чересчур высокомерны. Вам кажется, что мы, молодые, ничего не знаем, а вы знаете все.

Говоря все это, Пашин смотрел в сторону и раздраженно потирал переносицу. Было совершенно ясно: Москва напихала ему столько крапивы в штаны, что он уже не может сидеть. Спешнев с наслаждением наблюдал за мучениями молодого пакостника.

– Пашин, вам, наверно, стоит принимать соду: повышенная кислотность в желудке очень усиливает раздражительность.

Пашин глубоко вздохнул с видом человека, решившего броситься на копья римских легионеров. Он собирался с духом, чтобы выполнить неприятную, но неизбежную обязанность. Подождав секунду-другую, он повернулся и в упор взглянул на своего старшего собеседника.

– Если хотите знать, на Кубе проводится не только ваша операция, но и лично моя, которая, я уверен, принесет куда больше пользы. Моя операция профессионально подготовлена, проходит точно по плану и не может выйти из-под контроля. То дерьмо, которым вы занимаетесь, затеяли какие-то романтичные старперы с площади Дзержинского, с верхних этажей, и потому все это очень мелодраматично, очень сильно отдает старым Коминтерном, но совершенно бесполезно в мире реактивных самолетов и атомных бомб. Моя работа даст несравненно больший эффект.

– А если и не даст, ваши дяди, братья и другие родственники все равно скажут, что она была невероятно полезна, так что для вас все равно нет никакой разницы.

– Вы должны отыскать этого молодого человека, Вы должны взять его под полный контроль и восстановить ваше влияние. Это вам не романтическое путешествие, это четкий приказ, поступивший с самого верха. И вы должны сделать это очень быстро, вам понятно? Не позже… не позже чем… не позже конца месяца, нет, двадцать шестого июля. Вам все понятно?

– Да.

– Я хочу видеть реальные результаты.

Спешнев проглотил последний кусочек банана, языком размазал остававшийся во рту сок по зубам, наслаждаясь сладостью и ароматом, щекотавшими ему нёбо, немного посидел так и выкинул банановую кожуру в урну.

Разумеется, он знал, где находится Кастро. Он заранее точно знал, куда тот отправится, однако у него имелись серьезные причины для беспокойства, о которых он ни за что не сказал бы Пашину. Ведь еще до того, как его вызвали на эту встречу, он успел купить билет на автобус до Сантьяго.

Конечно же, куда еще мог направиться Кастро, как не домой, в Орьенте, где он пользовался таким же почетом, как наследный принц где-нибудь в Европе! Он ни за что не поехал бы туда, где его не знали и не любили. Он недостаточно силен для того, чтобы сохранять анонимность. Чересчур велико его тщеславие. И потому он ни за что на свете не согласится сидеть в укрытии, не высовывая носа. Для этого он слишком слаб.