Гавани Луны

Конечно, я не собирался убивать ее. С чего бы? Да я вообще никого убивать не собирался, больно уж трусил насчет этого. Рина так и говорила: в тебе, миленький, тысяча зверей, но укротитель их я. И стоит мне щелкнуть плетью… Я относил это к ее необузданному эгоцентризму. Ей вечно хотелось быть кем-то большим, чем она была. Удивительно, что это чувство посещает исключительно тех, кто и так многое собой представляет. Будь она ничтожеством, ей и в голову бы не пришло объявить себя покорительницей бурь. Кстати, будет ли сегодня буря? Судя по потемневшему краю неба, Днестр предвещал нам дожди и песчаные столбы, застывшие на горизонте, словно какие-то библейские часовые. Я видел краешек окна, потому что грудь Любы, на которой я лежал, была высока. Самая высокая из всех подушек в доме не больше ее груди. Вот еще одна причина, по которой ее ненавидела Рина. Я прижался щекой к Любиной груди еще сильнее, и почувствовал, что ее сердце стало биться чаще. Оно словно висело там, в груди, на невидимых мне ниточках, и кувыркалось, потеряв равновесие. А меня от него отделял лишь толстый слой раздувшейся кожи. Я любил ее грудь. Бог ты мой. Конечно, я не собирался ее убивать.

Так ты и меня убьешь? – сказала она.

Любовь, не болтай ерунды, – сказал я.

Откуда на постели кровь, – сказала она.

По утрам меня мучают приступы давления, – сказал я.

Не знала, что… – сказала она.

Элементарно, сдави себе нос, и увидишь, как из него каплет кровь, – сказал я.

И все равно, я не верю, – сказала она.

Крови слишком много, да и ты не выглядишь бледнее обычного, – сказала она.

Тебя когда-нибудь трахали три мужика сразу? – спросил я.

О-о-о, – сказала она.

Секс был той самой кнопкой, которая отключала Любе мозги. Но то была палка о двух концах. Эта же кнопка отключала мозги и мне. И, стоило мне заговорить с ней об этом, как я уже понесся куда-то по стремнинам, вцепившись в ее роскошные буфера, как экстремал-лодочник – за надувную лодку на порогах горной реки. Я был словно утопающий. И Люба спасала меня. Она оторвала меня от своей груди и замерла, глядя в глаза.

Что же все-таки случилось? – сказала она.

Не знаю, – сказал я.

Когда бросаешь пить, все так странно, – сказал я.

Чувство легкой тревоги вернулось ко мне. Я его еще не видел, но ощущал присутствие. Она, тревога, притаилась за углом нашего дома, словно какой-то налоговой полицейский, которых так ненавидела Рина, и которые время от времени приезжали к нам из Кишинева в надежде сорвать тысчонку-другую за земельную недвижимость или автомобиль. Словно извращенец в лесном массиве за рекой. Неприметная тень. Намек на мужскую фигуру в плаще и темных очках. Крысы, то и дело шмыгающие близ воды. Я чувствовал, что тревога поджидает и глядит на меня. Я знал, что вот-вот она появится. Но – из-за чего? Рина сказала бы, что у меня обычная депрессия сорвавшегося алкоголика, который так и не сумел завязать. Рина была бы права. Кому, как не ей, знать все об алкоголе, депрессиях, и…

Только тогда я вдруг понял, что думаю о своей жене в прошедшем времени.

Крепко зажмурился – Люба все еще держала мою голову двумя руками. Как любимая и красивая сестра: нежно, но не без намека на возможный секс. И, хоть я и был в ней, и все еще был велик, я не двигался. Глядя на зеленую и сиреневую изнанку век – чем крепче жмуришься, тем больше зеленое отдает сиреневым и наоборот, – я попытался понять, видел ли вчера Рину.

Самое странное, что у меня даже похмелья не было.

Я проснулся как после порции виски или коньяка. Да, у меня болела голова, но из-за погоды. Наш чертов городок то и дело преподносил сюрпризы в виде магнитных или песчаных бурь. Когда-то он был весь окружен лесами, но люди, время, и отсутствие централизованного отопления выстригли холмы вокруг нас наголо. Лес есть лишь за Днестром. И это слабая защита от бурь, которые начинаются в южных степях Украины, и, крутясь штопором, приползают к нам. Людей, чье самочувствие зависит от погоды – а я, к сожалению, один из таких людей, – это место сводило иногда с ума. В городе, по крайней мере, чувствуешь себя оторванным от корней, от природы, ты не видишь и не понимаешь ее, природы, ритмов и намеков. Песчаная буря заблудится между домов, как наивный провинциал, и даже самый страшный ливень не пробьет крышу многоэтажного здания, а красное солнце – предвещающее в провинции перемену погоды, – затеряется на фоне вечерних огней, и будет среди них далеко не самым ярким.

Плеск воды, шорох листа, пение птицы.