Гаврило Принцип. Человек-детонатор

Прокурор настаивал, что Принцип в момент покушения уже был совершеннолетним. Однако адвокат Фельдбауэр оспорил это утверждение и потребовал выслушать в суде свидетелей. Суд согласился. В качестве своих свидетелей защита вызвала мать Принципа и священника Билбию, который делал запись в «домовнике».

Мать подтвердила, что Принцип родился 25 (13) июля, хотя даты рождения других своих сыновей вспомнить не могла. Священник же сказал, что часто делал в «домовнике» сразу по нескольку записей о рождениях и нередко спустя время. Так что, возможно, он и Принципа записал таким же образом, сделав ошибку.

Нельзя сказать, что эти показания были очень надежными, но суд все-таки решил признать Принципа несовершеннолетним. Зачем? Наверное, чтобы доказать свою беспристрастность. Это решение спасло Принципа от смертной казни.

Двадцать третьего октября начались прения сторон. Генеральный прокурор Свара в своем выступлении старался выставить подсудимых в качестве агентов и исполнителей воли «сербских министров и самого наследника трона»: «Сербское правительство снабжает их деньгами и оружием. Как кукол-автоматов оно переправляет их с оружием по назначению… Ужасное убийство в Сараеве — только еще одно в длинной цепи преступлений, которым сербское правительство либо способствовало, либо непосредственно готовило против монархии для осуществления своих милитаристских целей». Обвинитель потребовал «примерного наказания» виновных.

Защитники же призывали суд к милосердию, указывая на молодость подсудимых. Адвокат Фельдбауэр согласился, что Принцип был орудием и жертвой «великосербской пропаганды», но все-таки не организатором покушения. Адвокат Струппл сказал в защиту Грабежа всего 56 слов. Только Рудольф Цистлер дал на процессе настоящий бой обвинению. Он попытался доказать, что подсудимые не совершали главного преступления, в котором их обвиняют, — государственной измены.

Через 23 года, выступая в Народном театре имени короля Петра II в Сараеве с рассказом о процессе, Цистлер признавал, что его тактика не принесла успеха. Во-первых, из-за отношения суда. Председатель, к примеру, всё время прерывал его и так и не дал закончить выступление, а прокурор потребовал начать против адвоката специальное расследование. Во-вторых, помешало поведение самих обвиняемых. «Они, — говорил Цистлер, — и слышать не хотели о том, чтобы отвечать на вопросы суда так, чтобы смягчить свою вину… Я, защищая этих обвиняемых, понял, что это дело устроили идеалисты в самом лучшем смысле этого слова. Люди, чистые, как кристалл, и светлые, как солнце. Из самых чистых побуждений. Революционеры самой чистой воды».

Из главных заговорщиков, пожалуй, только Чабринович в самом конце процесса дал небольшую слабину. Когда ему предоставили последнее слово, он начал так: «Перед тем, как мы расстанемся, господа, перед тем, как вы вынесете нам приговор, я не хотел бы, чтобы у вас осталось о нас ложное впечатление. Я хотел бы вам четко изложить те обстоятельства, которые повлияли на нас перед покушением. Прошу вас выслушать меня внимательно». Далее Чабринович сказал:

«Мы не ненавидели Австрию, но Австрия, которая оккупировала Боснию, за 33 года не решила аграрный вопрос. Это мотивы, которые привели нас к покушению…

Я хочу, чтобы вы не считали нас преступниками. Мы любили свой народ… Мы чувствовали боль нашего народа, а не ненавидели династию Габсбургов. Хотя я исповедую анархические идеи, хотя я ненавидел всё, я ни в одной мысли не был против его величества Франца Иосифа… Мы не хотели этого покушения на Франца Фердинанда. Мы признали, что не среди нас возникла эта идея… Но люди, которые были среди нас, говорили о Франце Фердинанде, смотрели на него как на врага славян. Мы о нем слышали, что он враг славян. Нам никто прямо не говорил «убей его!», но мы в этой среде пришли к такой идее.

Я хотел бы сказать еще кое-что. Хотя Принцип делает из себя героя, хотя мы все делаем из себя героев, мы все-таки очень сожалеем, так как мы не знали, что покойный Франц Фердинанд прежде всего отец семьи. Нас очень тронули слова, которые он сказал покойной супруге: «Софи, живи ради наших детей». Считайте нас кем угодно, но мы не злодеи. И я обращаюсь с просьбой от себя и от имени своих товарищей к детям благопокойного престолонаследника — простите нас, а вы нас накажите, как хотите. Мы не злодеи, мы честные люди, гордые, мы идеалисты, мы хотели сделать доброе дело, мы любили свой народ, мы умерли за свои идеалы».

После этого произошел эпизод, который не был зафиксирован в протоколах процесса. Как вспоминал адвокат Цистлер, после речи Чабриновича «сразу же встал Принцип и кратко и решительно заявил, что Чабринович не имел полномочий говорить от его имени и он не разделяет того, что он сказал».

Судья прервал заседание. После перерыва адвокат Принципа спросил его, что он думает о последних словах эрцгерцога. Принцип снова ответил коротко: «Не считайте меня животным».