Газданов

И вот теперь Гайто задумался над тем, как следует поступать в аналогичных случаях. Он понял, что в следующий раз будет вести себя точно так же, разве что заранее приготовится к любому исходу событий. Так с первых же дней его новой работы обозначилась проблема сохранения человеческого достоинства в обстоятельствах, которые это понятие исключали. Гайто имел некоторые представления о психологии харьковских уголовников и игроков, русских офицеров, чернорабочих-эмигрантов со всего света, но специфики французской ментальности, ее проявления среди самых низших и самых высших социальных слоев он еще не знал и не чувствовал.

«…я помню, — писал он, — что один из старых рабочих… сказал мне, что за сорок лет пребывания в Париже он не был на Елисейских полях, потому что, объяснил он, он там никогда не работал. В этом городе еще была жива — в бедных кварталах — далекая психология… чуть ли не четырнадцатого столетия, рядом с современностью, не смешиваясь и почти не сталкиваясь с ней. И я думал иногда, разъезжая и попадая в такие места, о существовании которых я не подозревал, что там до сих пор происходит медленное умирание Средневековья».

Больше всего Гайто поражал тот факт, что он не замечал особенной разницы между психологией французской аристократии и плебса. Благодаря родительскому воспитанию, Гайто так рано получил представления о чести, благородстве и достоинстве, что никакие жизненные потрясения не могли вытравить эти качества из его характера; они существовали в нем на уровне инстинкта. И Гайто неоднократно замечал, что подобным инстинктом обладала лучшая часть российской эмиграции. Так, за русскими таксистами, большинство из которых были и впрямь благородного происхождения ходила добрая слава честных и ответственных работников; хозяева гаражей их уважали. Однако порядочность русских нередко оборачивалась против них при столкновениях как с богатыми пассажирами, так и с коллегами-французами, большинство из которых были малограмотными провинциалами, пересевшими из фиакров в такси.

Сколько раз Гайто слышал рассказы шоферов, сокрушавшихся о том, что им пришлось тащиться на другой конец города, чтобы вернуть богатой клиентке забытый в машине сверток, а та не только не компенсировала затраты на дорогу, но даже не выразила устной благодарности, выслав лишь горничную за свертком и приняв все как должное. Вскоре Гайто и сам убедился, что формальная принадлежность к высшему парижскому обществу крайне редко свидетельствует о некоторых моральных обязательствах, связанных с высоким положением.

Однажды он заметил на заднем сиденье брошь с крупными бриллиантами, которую обронила богатая клиентка. Гайто не успел убрать с сиденья находку, как его сразу же остановила дама в собольей накидке. Она ехала на авеню Фош, где обитали весьма состоятельные граждане. После ее ухода брошь исчезла — дама украла ее, как какая-нибудь горничная или проститутка.

И подобных открытий, связанных с неведомыми прежде сторонами человеческой натуры, у Гайто накопилось с избытком в первые же годы шоферской практики. С самого начала работы Гайто решил вести дневниковые записи своих впечатлений. Разумеется, они носили обрывочный и случайный характер — ровно такой, какой был свойствен миру ночного таксиста. И только с появлением в Париже Фаины Гайто стал рассматривать эти разрозненные эпизоды как некоторый профессиональный задел для будущего романа. Она настаивала на том, чтобы его шоферские истории увидели свет, и Гайто принялся за один из лучших своих романов, который он посвятил любимой жене.

2

«В довоенные годы выбиться в таксисты мечтали все русские эмигранты, которые работали в заводских цехах. Многим хотелось также вырваться из маленьких провинциальных городков в Париж, столицу русской диаспоры, где можно было встретить друзей и знакомых, где уже существовала хорошо отлаженная система взаимоподдержки. В русской колонии всячески помогали приобщиться к профессии таксиста: организовали вечерние курсы для желающих получить права, издавали учебники на русском языке. Для многих молодых эмигрантов, которые, не успев получить образование и профессию, оказались сначала втянутыми в войну, а затем очутились в изгнании, профессия таксиста была единственной возможностью добиться хоть какого-то социального положения. Эта профессия позволяла также сохранять определенную независимость и даже свободу: хозяин над душой не стоит (хотя бы во время работы), рабочие часы можно выбирать по своему желанию, и весь Париж твой — осваивай и "колонизируй" его, как хочешь. К тому же профессия таксиста открывает неограниченные возможности для общения и знакомства с французами из самых разных слоев».