С тоской Тося обозревала предстоящий путь: только на трамвае ехать до Тимирязевской академии оставалось минут двадцать пять, да пять еще добежать до аудитории, впрочем, особо прыткие пересекали улицу, заскакивали на ступеньки и взмывали на третий этаж за четыре. Тося на чем свет кляла будильник и отчаянно не поспевала. Она ругалась про себя и отчасти вслух, оправдываясь перед преподавателем, хотя отлично помнила, что будильник сама с вечера завела на двадцать минут, а не на десять, потому что хотелось подольше поспать.
Изольда Марковна шла тихо, ставя отдельно каждую ногу, и никуда не спешила — когда тебе за семьдесят, особо не поспешишь в гололед. Вот Варвара Петровна с тридцать седьмой квартиры прошлой осенью поскользнулась — да где, еще и холодов не начиналось, первый ледок, и упала так неудачно, сломала шейку бедра.
Только Изольда Марковна подумала о несчастье Варвары Петровны, как сзади что-то мягко и тупо ткнуло в подошву ее старомодного зимнего сапога, отчего одна нога Изольды Марковны поехала по льду и женщина приземлилась на копчик — а это зевака Тоська оглядывалась назад, проверяя, не поспешает ли трамвай номер двадцать семь и не пора ли прибавить шагу, и толкнула старушку.
— Ой, извините! — она нагнулась к Изольде Марковне с намерением быстренько восстановить равновесие и поспешить дальше, досадуя на непредвиденную заминку в пути, но бабуля не поднималась и даже не открывала глаз, только на лице запеклась гримаска боли или удивления — кажется, она потеряла сознание.
— Да чё такое?! — сильно дунула себе в начесанную челку Тося. Уши ее совсем покраснели от мороза, а шапка лежала в кармане — поскольку мама утеряла дочь из виду благодаря дальности разделяющего их расстояния, Тося носила шапчонку по преимуществу в кармане и щеголяла крашеными в каштановый развевающимися прядями. Эту шапку сейчас и вынула Тося, и стала ею растирать старушке щеки, рассудив, что шапка теплая, а рука, опять же без перчатки, — нет.
Вряд ли именно эти усилия способствовали оживлению Изольды Марковны, но правды ради следует отметить, что она тотчас открыла глаза и — первое — застонала.
— Чё с вами? — честно-испуганно спросила Тося. — Вам больно? Простите, я не хотела!..
Она немного досадовала, что помеха все дальше отдаляет ее от вожделенного Настиного конспекта и заодно от экзамена, но и испытывала глубоко запрятанное чувство довольства: вот реальная ситуация, почему она не попала на экзамен вовремя. Против такого не попрешь и совесть разом очищалась одним универcальным отбеливающим средством.
Вместо ответа Изольда Марковна заохала.
— Чё, плохо вам? — сочувственно проговорила Тося. — Ну, давайте, я вас подниму, провожу вас. Вы где живете? Идти можете?..
Идти Изольда Марковна вполне могла, хотя хромала и трясла головой, как больная лошадь — Тося видела, как в передаче у лошади переломилась нога и она так же тряслась.
— Надеюсь, это не перелом, — сказала Изольда Марковна, но надежды ее не оправдались: когда она падала, то подвернула ногу и сломала какую-то косточку, не очень важную, отмахнулась Тося потом в разговоре с подругами, но, поскольку старушка при поддержке Таисии шла пешком метров сто, боли не чувствуя, то положение усугубилось — обломок кости прорезал мышечные сухожилия, и Изольда Марковна оказалась закована в гипсе со строгим врачебным наказом самостоятельно не снимать.
Тося, как в некотором роде виновник всего происшествия, стала Изольду Марковну навещать по дороге когда в институт, когда в общежитие, и привозила ей продукты — молочное, хлеб, варила кашу "быстров" и суп из пакетиков, покупала картошку "магги", вместе с ней ела, а когда и мыла полы. В таком преклонном возрасте нечего и думать оправиться от такой напасти месяца за три-четыре, это надо пролежать год или два, делилась она с подружками на лекциях, и те с природным естествоиспытательским интересом внимали ей.