Читаем Газета День Литературы # 102 (2005 2) полностью

Не так распахнута, светла.


Она же вовсе не такая,


Какой лишь миг назад была...



Пройдут года, но не сотрётся


Тот след во мгле густых стеблей.


Еще яснее отзовётся


В душе — сквозь холод лет и дней.



Ребёнок вновь сюда вернётся,


Вновь пробежать — другой весной.


Придёт, сквозь слёзы улыбнётся:


Нет на земле поляны той!..



***


Всё меньше смотрю на полотна,


Тона их и полутона,


Всё больше — на сбившихся плотно,


Молчащих


Вокруг


Полотна.



Смотрю не на стиль, не на облик


Картины, глядящейся в зал, —


Смотрю с удивленьем на отблеск


Её


В любопытных


Глазах.



На то, как скользят мимолётно


По линиям — им всё равно.


На то, как почти неохотно


Вбирают


В себя


Полотно.


Как чутко и робко затихнут...


И вдруг, полыхнув как гроза,


Воскликнут — как будто возникнут


Внезапно


Другие


Глаза.



***


В день весенний, когда я пшеницу


Сеял, в небо свой взгляд вознося,


Знал я крепко: нельзя торопиться,


Но и медлить, и медлить — нельзя.



В день, когда и полол я пшеницу,


Небеса о погоде прося,


Тоже ведал: нельзя торопиться,


Но и медлить, и медлить — нельзя.



Спелость зёрен блеснула медово,


Будто солнцем густым налилась.


Вот теперь-то помедлю я вдоволь,


Вот теперь-то помедлю я всласть.



Ветер свистнул мне, вея прохладой,


Что отныне спешить мне не надо.


Что теперь-то, конечно, не надо.


...Но и медлить,


И медлить — нельзя.

Александр Бобров РОДНЫЕ ЛЮДИ



ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ



…А небеса, как думы, — хмуры


От зимних, слякотных дождей,


Но всякий день литературы


Не мыслим без родных людей.



Они родные не по крови


(Каких в нас только нет кровей!),


А в несменяемом покрое


Трех старомоднейших идей.



Идея первая:


Россия


Святей и больше, чем страна,


Которую превозносили


За то, что просто есть она.



Другая дерзкая идея:


На холодающем ветру


Хранить надежду, леденея


В душе:


"Нет, весь я не умру…".



Идея третья —


С третьим Римом


Несочетаема вовек:


Быть сыном и притом — любимым…


Поэт — наивный человек.



ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА СОКОЛОВА



В конце Татьяниного дня,


Когда темнело,


Весть, леденящая меня,


Уже летела.



Через барьеры Кольцевой


Автодороги,


Через овраги под Москвой


И перелоги.


Через карьеры и пустырь,


Где ветер — резкий,


Через Никольский монастырь,


Святой Угрешский.



Раздался звон колоколов —


Они скорбели:


Свет Николаич Соколов


Исчез в метели...



ПРЕДПОСЛЕДНИЙ СНЕГ


А.П.



Кружится в поймах рек,


Медлит над веткой вербной


Легкий, весенний снег,


Может быть, предпоследний.



Дышащая вода


Смоет снежинок пятна,


Вышла из-подо льда


И не уйдет обратно.



Запахи вновь остры,


Птицы живей летают,


Ленточные боры


Зелень в пейзаж вплетают.



Гляну за них — поверх —


И различу за ними


Сквозь предпоследний снег


Облик твой, легкий смех,


Ставшие вдруг родными.



БАБОЧКИ АЛЕКСАНДРА ПРОХАНОВА



Вдоль солнцевских кварталов криминальных,


Церковных и кладбищенских оград


Из дальних стран и местностей недальних


Ко мне сухие бабочки летят.



Средь зимних дач и перелесков марта


Они мерцают ярче снегирей.


Их собирает человек азарта


Меж двух непримиримых лагерей.



Превыше всех кремлевских истуканов


И прихвостней крылами шелестят,


Летят твоей метафорой, Проханов,


Литотой и гиперболой летят.



Мы никогда не сможем притерпеться


К тому, что подло, пошло, тяжело.


И легким стуком отзовется сердце


Лимоннице, не взятой под стекло.



САД "ЭРМИТАЖ"


Валентину Устинову



Сад "Эрмитаж" — московский вертоград.


Я не бывал в нем, если разобраться,


С тех светлых пор, как двадцать лет назад


В честь "Братчины" гуляли мы по-братски.



Для ресторана сада "Эрмитаж"


Ты был весенним, щедрым и везучим,


А мир огромный был взаправду — наш,


Поскольку поэтически озвучен,


Воспет, запечатлен и донесен


До тех, кто верил в молодые песни,


Которые мы пели в унисон.



Мы и сейчас поем порою вместе!



СНЫ ПОЭТА



— Я вижу сны на уровне Петрарки. —


Однажды Виктор Боков пошутил.


Такой урок — что мертвому припарки,


Кто этой высоты не ощутил.



А я скажу, как ни было б сурово,


Что постараюсь до конца пути,


Увидеть сны на уровне Толстого,


Ну, может быть, Владимира Кострова,


Но только уж не Дмитрия Пригова


Иль Губермана, Господи прости…



ПОСТМОДЕРНИЗМ И РЕАЛИЗМ



Проверяет на истинность


Время


наши слова.



С ослепительных лиственниц


Облетела листва —


Все хвоинки-хвоёвинки


Утонули в воде...



Где ж вы скрылись, Еременки,


Бунимовичи — где?


Все Эпштейны, хваленые


Невпопад и впопад.



Елки вечнозелёные


Так реально стоят,


И в мороз — молодецкие,


И готовые в срок


Хоть на праздники детские,


Хоть на смертный венок!



ТАТЬЯНЕ ПЕТРОВОЙ — В ВЯЗНИКАХ



То ветер повеет сурово,


То снег продолжает полёт,


Но снова Татьяна Петрова


Заветные песни поёт.


И голос, родной и звенящий,


Звучит по-над Клязьмой сильней,


Нетающий и настоящий,


Как все, что за нами.


За ней!



У ПАМЯТНИКА БРАТУ



Весенние дожди на северных просторах.


А в Лемболове густ сосновый аромат.


Но снег еще в лесу,


И лед на тех озерах,


В которые с высот глядел мой старший брат.



Он до сих пор в пике...


Глаза земли прикрыты,


Но скоро синевой и светом полыхнут.


Припомнив судьбы тех, что были здесь убиты,


Все трудности свои я не сочту за труд.



Как много я прошел, как радужно увидел,


Как часто жизнь моя безоблачно текла!


И если ранил я кого-то и обидел —


Да видит старший брат — конечно, не со зла.



Горящий самолет, сужающийся в точку,


К высокому зовет который год подряд...


Всё чаще выхожу


К озерам в одиночку,


Все пристальней гляжу,


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Гордиться, а не каяться!
Гордиться, а не каяться!

Новый проект от автора бестселлера «Настольная книга сталиниста». Ошеломляющие открытия ведущего исследователя Сталинской эпохи, который, один из немногих, получил доступ к засекреченным архивным фондам Сталина, Ежова и Берии. Сенсационная версия ключевых событий XX века, основанная не на грязных антисоветских мифах, а на изучении подлинных документов.Почему Сталин в отличие от нынешних временщиков не нуждался в «партии власти» и фактически объявил войну партократам? Существовал ли в реальности заговор Тухачевского? Кто променял нефть на Родину? Какую войну проиграл СССР? Почему в ожесточенной борьбе за власть, разгоревшейся в последние годы жизни Сталина и сразу после его смерти, победили не те, кого сам он хотел видеть во главе страны после себя, а самозваные лже-«наследники», втайне ненавидевшие сталинизм и предавшие дело и память Вождя при первой возможности? И есть ли основания подозревать «ближний круг» Сталина в его убийстве?Отвечая на самые сложные и спорные вопросы отечественной истории, эта книга убедительно доказывает: что бы там ни врали враги народа, подлинная история СССР дает повод не для самобичеваний и осуждения, а для благодарности — оглядываясь назад, на великую Сталинскую эпоху, мы должны гордиться, а не каяться!

Юрий Николаевич Жуков

Публицистика / История / Политика / Образование и наука / Документальное
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика