Читаем Газета День Литературы # 102 (2005 2) полностью

Поднявшись на локте под тканью жития,


Он думает: ковчег не оставляют крысы,


И птицы не летят, не слышно журавля...



Сейчас, сейчас сверкнут расплавленные смыслы


И Истина родит в ущербе бытия


Ещё чужой язык, согнутый коромыслом


Между сухих зубов, пока ещё заря.



Ной весь ещё во сне, в благословенном пире,


И в мирной полутьме фантазий полон взгляд,


Ротонда в семь цветов, путь солнца в водах мира


Его разбудит кровь, он в нем свершит обряд.



Уже поёт земля в едином мощном клире,


Проклятия творцу — лишь нагота наряд:


Прощенье и завет, вино и стон псалтири


С земли на небеса сейчас заговорят.



***


Когда ты в кругу, над тобой вереницами лица,


Когда ты в кругу, под тобой ледяная слюда,


Когда ты в кругу, ты не можешь остановиться,


Когда ты в кругу, ты в кругу навсегда, навсегда.



И лето снимает дурманный медовый покров:


Нагое тяжелое зрелое — вот оно в круге:


Ты чувствуешь плоть вплоть до самых далеких миров,


И вещи в тебе проникают тебя и друг друга.



Спасайся в кругу, не спасителен путь по прямой,


Там осень сжимает в руке посиневшую нить,


И грезит зима и весной нет дороги домой,


И сколько б ни шел, а движения не сохранить.



Вплети свои руки в деревья, что пахнут травой,


Когда ты в кругу, ты уже не когда-то, не где-то,


Да, вот он твой дом, вот твой танец, он тоже живой,


И горнее время лелеет здесь дольнее лето.



Пока ты в кругу,ты не делаешь новых долгов,


Ты взял в долг себя, и расплатой не будет страданье —


Ведь нет ни начал, ни концов совершенных кругов,


И вечно мгновенье летящего вниз мирозданья.



***


Трепещут деревья, как птицы,


Срывается снег с высоты,


И мы, потерявшие лица,


Под снегом стоим, как цветы.



И в бронзово-алом сиянье


Понятно, сколь близок нам свет,


Сколь суетны все расстоянья


Из сцепленных бед и побед.



Однажды окончится время,


Мы бросимся в свет нагишом,


Пусть судятся с Богом творенья,


Суды — не для тех, кто ушёл.



***


Я знаю, что ломает гордость голени,


Что нищета подъемлет чашу холода,


Что не находит смерти дух оболганный,


Что не дается жизни красота,



Всё чаще, обезсилев от ничтожества,


Церквей, и мелководных, и порожистых,


Шумящих обо всём в своем ничтожестве,


Я спрашиваю: верю ль я в Христа?



Молчит об этом сердце изболевшее,


Не видит мысль в разврате помутневшая,


Лепечет что-то память охмелевшая


И в миг, когда клубится пустота,



Внезапно Дух касается, как женщина,


Как будто изнутри пушистым жемчугом,


Душа не ошибается в божественном,


И открывается глубокая вода.



Так, утешенье ясно и мгновенно,


Движение на склоне лет вселенной,


Всё, сопряженное с усилием и тленом,


Вдруг замирает в собственных следах.



***


Не верю я ни ламам, ни пророкам,


Ни Западу не верю, ни Востоку,


Пусть правят муфтии с раввинами до срока,


Пускай попы им вторят — ерунда.



Не верю ни в заслуги ни в пороки,


Всё из того, что смертно-одиноко,


Ни в избранных не верю, ни в народы,


Противен Кристмас и дурацкая звезда.



В пустыню разума бегу,


чтоб встретить Бога,


Там нет Его, где его слишком много,


А всё же видит внутреннее око:


Христос во всём, со мной и навсегда!



БЕСКОНЕЧНЫЙ РОМАНС ДЛЯ СОФЬИ



О какая печаль над землею,


О какая нас греет тоска!


Я бы небо любил голубое,


Но меня поглотили века.


И пока меня нежит река,


Я не знаю мгновенья покоя,


Ибо небо люблю голубое,


А меня поглотили века.


Но пока не ослабла рука,


И пока остается нас двое,


И печальный шалаш из песка,


Не печальней, чем мертвая Троя,


Я могу тебя все ж приласкать,


Словно небо свое голубое,


О какая нас греет тоска,


Пока нас на земле только двое!


Мы шагаем подобно конвою,


Вопреки и подобно природе,


О какая печаль над землею,


И какие века на исходе!


И еще не устали мы вроде,


Каждый шаг наш — шалаш из песка,


Наше ложе в заброшенном гроте,


О какая нас греет тоска!



КАТАСТРОФИЧЕСКИЙ СОНЕТ



О Господи, как немощна природа!


Ужели ничего — ни до, ни после,


Ужели дух, как плачущий апостол,


Предаст, что может, греясь до восхода?



Да, вот он я, клубок сплетенных сил,


Рой демонов, разбуженный сознаньем!


Бессмысленный я начал со стенаний


Но принял только то, что сам просил!



Дыхание своё суди, Создатель,


Своё попробуй Слово улови:


Пусть даже говорил Ты о любви,


Да вот не той, и потому не кстати!



Пойми меня, Создатель мой, пойми,


Меня захлёстывают воды забытья,


Тяжелым бредом вспенилась природа,



И ангел к небу рвётся из меня,


Душа свои изблёвывает дни,


Рыдаю я задолго до восхода.



Ирина РЕПИНА


Поэт, литературовед, океанолог. Публиковалась в периодике. Автор сборника стихов "Вино Тавриды". Участница 45-й Российской антарктической экспедиции. Живет в Москве.



***


Вдоль ликийского берега, скрытого в зарослях пиний,


Мимо гаваней тихих, где скрыться от бурь не дано,


Наш корабль разрезает изгибы бурлящие линий,


Ну а в трюмах играет готовое к песне вино.



Сколько лет будем плыть и листать побережий страницы,


Осторожно храня берегами даруемый мед.


Словно раны зияют пробитые в скалах гробницы


Тех царей, чьих имен тихий звук пустоту не вспугнет.



И века разбиваются в брызги о черные скалы,


И уходит вода в расчищаемый волнами грот.


Где-то мир раздирают какие-то готы и галлы,


И пока непонятно, успел ли прийти Геродот.



Айнахои изгибы отрадны уставшему взгляду,


Когда вязкий напиток даруют истрепанным снам.


И какое столетье проходит, рассыпавшись, кряду.


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Гордиться, а не каяться!
Гордиться, а не каяться!

Новый проект от автора бестселлера «Настольная книга сталиниста». Ошеломляющие открытия ведущего исследователя Сталинской эпохи, который, один из немногих, получил доступ к засекреченным архивным фондам Сталина, Ежова и Берии. Сенсационная версия ключевых событий XX века, основанная не на грязных антисоветских мифах, а на изучении подлинных документов.Почему Сталин в отличие от нынешних временщиков не нуждался в «партии власти» и фактически объявил войну партократам? Существовал ли в реальности заговор Тухачевского? Кто променял нефть на Родину? Какую войну проиграл СССР? Почему в ожесточенной борьбе за власть, разгоревшейся в последние годы жизни Сталина и сразу после его смерти, победили не те, кого сам он хотел видеть во главе страны после себя, а самозваные лже-«наследники», втайне ненавидевшие сталинизм и предавшие дело и память Вождя при первой возможности? И есть ли основания подозревать «ближний круг» Сталина в его убийстве?Отвечая на самые сложные и спорные вопросы отечественной истории, эта книга убедительно доказывает: что бы там ни врали враги народа, подлинная история СССР дает повод не для самобичеваний и осуждения, а для благодарности — оглядываясь назад, на великую Сталинскую эпоху, мы должны гордиться, а не каяться!

Юрий Николаевич Жуков

Публицистика / История / Политика / Образование и наука / Документальное
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика