Газета День Литературы # 102 (2005 2)

Несмотря на то, что перед войной он успел два года поучиться в художественном училище, художник бы из него получился никудышный. И дело не в таланте, которого не было. При желании можно было набить руку. Но для начала надо было элементарно уметь пить: с коллегами, заказчиками, с членами комиссии, которая принимает и распределяет эти жирные "творческие" куски. А у Франьки, хотя уже далеко не худосочного, а откормленного в прибалтийских гарнизонах, где он три года после войны обтирался на разного рода складах с военным барахлом, после первого же стакана начиналось завихрение в мозгах, наружу выплескивалась злоба, которую он не мог контролировать. Потому коллеги сторонились его, да и он к ним не очень тянулся, хорошо помня о своей тайне.

После демобилизации Франька приехал к матери. Но получать "палочки" в колхозе его не грело. И он подался в областную газету карикатуристом. Рисовал битых Гансов и Фрицев, славных партизан и уважаемых колхозников. Года через два ему стали доверять рисование к юбилейным датам ликов вождей, за которые платили тройной гонорар. На большее Франька не мог уже и рассчитывать. К тому же хохотушка Ольга, корректорша в их редакции, оказалась доброй, не лезущей в душу женой и заботливой матерью для родившегося вскоре сына.

Но тут случилась эта встреча. Он "голосовал" на дороге, чтоб добраться до своей Засарайки, где мать приготовила ему к зиме несколько мешков бульбы. Неожиданно рядом тормознул лакированный трофейный "Опель". Там, небрежно развалясь, сидел Сёмка Косорукий. Когда-то они учились в одной школе, вместе совершали набеги на бывший помещичий, а вскоре ставший колхозным, одичавший сад у Белого озера. Далее пути их разошлись. Сёмка подался в Минск к высокому чину в грозном НКВД, который приходился ему дядькой. Как вскоре стало известно в Засарайке, поступил в университет, учиться "на историка". Уже тогда в разных газетах и даже в журналах под псевдонимом Семён Молот стали появляться его стишки, в которых он беспощадно "гвоздил" врагов народа, не знающих "матчынай мовы", не любящих "бацькаушчыны".

Биографию Сёмке едва не подпортила война. Когда многие из сокурсников оказались в оккупации или тянули лямку на фронте, Семка успел в одном из последних поездов — конечно, не без помощи дядьки, — умчаться в Москву. Потом затаился в Ташкенте. Но время было лихое, однажды и там его достали люди из военкомата. Дядька ничем помочь не мог, поскольку партизанил где-то в Белоруссии. И пришлось Сёмке крутиться самому. За три дня и три ночи, в течение которых ему надлежало явиться на сборный пункт, он "состряпал" поэму в две тысячи строк. Юный герой её, оставив разрушенный Минск, "на огненном поезде" прорывается в Москву, — только чтобы не остаться под ярмом у проклятых оккупантов.

Военкому поэма понравилась. Более полугода Сёмка читал её тем, кого отправляли на фронт. Поэму издали в Ташкенте. Заметка о ней появилась в "Правде". Прочел её и замерзавший в лепельских лесах Сёмкин дядька. При его содействии поэму издали в Москве, а потом, после освобождения Минска, — и на родине. Правда, для этого Семка спешно перевёл ее на "матчыну мову". И теперь, время от времени переиздавая поэму в той же Москве, уже писал: "авторизованный перевод с белорусского".

Возвращение Сёмки в Минск было триумфальным. В разрушенном городе, где большинство людей жило в землянках, ему дали трехкомнатную квартиру в доме, который только что отстроили пленные немцы. После глинобитной ташкентской хибары, провонявшей ослиной мочой, он чувствовал себя королем, Сёмка разъезжал на подаренном дядькой трофейном "Опеле" и клеймил тех, что побывали "под пятой оккупантов". Дядька пытался остановить не в меру развоевавшегося племянника: ведь не вина жителей Белоруссии, что армия, на которую они горбатились, "сдала" их всех за неделю. К тому же эти люди неплохо попартизанили. Дядька явно намекал на свои боевые ордена и медали. Но Сёмка уже не нуждался в его советах. Он возглавил в толстом журнале отдел поэзии, стал членом каких-то писательских комиссий, и сам теперь давал советы, к которым все вынуждены были прислушиваться.

Дядька умер в 1951 году. Сёмке сначала показалось — не вовремя: он как раз подзалетел на распределении своим хлопцам литературных премий. По старой памяти выручили дядькины дружки. Но после смерти вождя всех народов и их стали ставить к стенке. Только племянник здесь был уже ни при чем. Он стал известным поэтом, автором героической поэмы об "огненном поезде", которую в обязательном порядке изучали во всех белорусских школах. О том, что товарный вагон, в котором Семка мчался из Минска вместе с другими детками — племянниками и племянницами, — успели основательно обить коврами, загрузить разного рода барахлом и жратвой, поэт, конечно же, умолчал. Во Франьке он сразу почувствовал родственную душу: