Газета День Литературы # 103 (2005 3)

Условия "договора", заключенного после переезда из Петрограда в Феодосию между Ниной Николаевной и Александром Степановичем касательно предмета его несчастной страсти, были такими: Грин не пьет в Феодосии, но имеет право выпивать, когда едет по литературным делам в Москву или Ленинград. Александр Степанович широко этим правом пользовался, и в своих мемуарах Нина Николаевна оставила немало горьких страниц, посвященных пьянству мужа во время таких поездок. Она старалась всегда ездить вместе с ним, потому что хоть как-то могла его сдержать или по меньшей мере проследить, чтобы он благополучно лег спать.

В Москве они останавливались в общежитии Дома ученых на Кропоткинской набережной. "Если у нас отдельный номер — я не беспокоюсь. Он сразу же ляжет спать и через несколько часов как ни в чем не бывало будет в столовой общежития пить чай. Хуже, если мы живем в разных номерах, он — в мужском общем, я — в женском. Это случается, если мы заранее не известим администрацию о своем приезде или в общежитии будет переполнено. Заведующая общежитием, зная болезнь Александра Степановича, относится к ней человечно-просто и добро, всегда старается поместить нас вместе в маленький номер. Тогда будучи со мной, Александр Степанович тих и спокоен. Порой я удивляюсь этому, понимая, как глубоко он меня любит, если мое присутствие и почти всегда безмолвие так его усмиряет".

Она старалась писать, точнее даже размышлять об этой русской женской беде как можно спокойнее, взвешеннее, с достоинством, ни на что не жалуясь, но и не выгораживая мужа.

"Всегда ожидаю его; если он не приходит в обещанный час: волнуюсь, не пьяный ли вернется. Мне неприятен пьяный Александр Степанович. Есть пьяные приятные, Грин не принадлежит к их числу… Я всегда страдала от пьяного облика Александра Степановича. Это был не мой родной, любимый, этот был мне жалок, иногда трагически жалок, и тогда неприязнь исчезала, и я видела бедную горящую душу человека. Становилось до отчаяния страшно и хотелось, как крыльями, накрыть его любовью".

А с утра всё повторялось. Он снова уходил по редакциям, а каким придет, когда, придет ли вообще и где он в эту минуту — она не знала. Только боялась, как бы не попал под автомобиль. Он и сам этого боялся — вот, кстати, откуда проистекала ненависть Грина к автомобилям и где искать причины навязчивого страха героя рассказа "Серый автомобиль" перед машинами.

От неизвестности, тревог, одиночества она плакала. Но только в эти часы. На людях не позволяла себе раскисать никогда. Гордая очень была. А ее жалели. Однажды профессор Баумгольц из Кисловодска, извинившись за то, что вмешивается не в свои дела и оправдываясь тем, что ей в отцы годится, спросил: "Как вы можете жить с Грином, это же ужасный человек?!"

Что она могла на это сказать? Что любит его, что такой-сякой, пьяный, ужасный, ее не жалеющий, он дал ей высшее счастье, какое может дать мужчина женщине, а ему, врачу, не следовало бы больного человека осуждать. Но добила профессора другим: сказала, что сама из семьи алкоголиков, и ей всё это понятно.

"— Вы пьете? — ошарашено уставился на меня профессор.

— Да, пью, только тайно! — и разговор прекратился".

Она капли в рот не брала. А Грин пил с каждым годом все больше и больше.

"Когда я его встречу, он, ухмыляясь, тихо пойдет в наш номер, цепляясь за мою руку. Помогу ему раздеться, и он, полубесчувственный, валится в постель. Мне хочется его бранить, плакать, на сердце горечь, обида. Но к чему все это? Он настолько пьян, что все слова проскочат мимо его сознания".

Но это хорошо, если они живут одни. А если он в мужском номере? Тогда ей приходилось доводить его до дверей, и, оставшись один, он начинал шуметь, будить своих соседей, заводить с ними перебранку и по собственному выражению "нарушать академический сон толстых мозгов". От этого и появлялись сочувствующие горю молодой женщины профессора.

Она умоляла его не пить хоть день. Один день отдыха ей дать. Прийти пораньше.

"Да, детка, конечно. Я, старый беспутный пьяница, только терзаю тебя. Клянусь, сегодня приду чист, как стеклышко. Не сердись на меня, мой друг…" — И придет пьяный".

Иногда, случалось, Грин нарушал договор и выпивал в Феодосии. Сохранилось письмо Нины Николаевны с пометками самого писателя. Некоторые наиболее резкие выражения жены он зачеркивал и писал сверху свои — здесь они будут взяты в скобки.

"Саша! Ты подлый (не подлый, но увлекающийся) — всегда ты из хорошего подлость (плохое) сделаешь. Было все сегодня добро и спокойно — нет, надо же 5 ч. пропадать, чтобы все испакостить (не быть дома), чтобы от беспокойства сердце болело. Тебе 47 лет, а за тобой следить и не верить тебе словно мальчишечке (мальчику) приходится. Феодосия не Париж (Зурбаган), знаешь, что я волнуюсь, мог бы зайти домой и опять, если надо, уйти. А то дорвался до рюмки и всё на свете забыл, только себя и помнишь. Стыдно и противно (нехорошо)".